Доколе? Об этом не напишут Эстонские медиа!
Похожие статьи
6.
Таким же сентябрём, уже на втором курсе университета, я приехал в Красноярск. И город сразу взял меня в плен, покорил своей мощью и пространством, которое открывалось за ним на Север, Юг и Восток. Ощущение, что Красноярский край (мир) – это особая земля на русской земле, пришло сразу и с тех пор меня уже не оставляло. Как и многим, мне показалось, что именно этот город, один из немногих, где в сущности наплевать на архитектуру, так как сам рельеф местности делает глаз счастливым, должен был бы быть естественной столицей России. С тех пор, каждый раз переезжая или переходя Енисей, соединяя эти два берега Евразии, я подолгу бродил вокруг Речного вокзала, рассматривал расписание навигации и – в счастливых случаях – провожал суда, уходящие на Север, на Дудинку, туда, к берегам Студёного океана.
Один близкий мой товарищ не так давно написал текст, где немного грустил из-за “незаселённости” края. В далёких от России местах, говорил он, на таких пространствах живут сотни миллионов человек, а тут на весь край нет и трёх миллионов. Мне же всегда казалось, что именно здесь земля отдыхает, она в ожидании, “под паром”, оставляет возможность для ухода, побега, умеет стать утешением и убежищем. А сам Красноярск, живущий напряжённой хозяйственной, культурной и политической жизнью, язык никак не повернётся назвать “пустым”. Он – как Россия в сжатом масштабе, со всеми её сложностями, проблемами и мощнейшей энтелехией, возможностью развития…Сибирь – пространство, где любой человек, который не боится жизни и верит в свои силы, всегда может начать с чистого листа
7.
В 1980-м, в год московской Олимпиады, сибирские дороги стали и для меня личным убежищем, территорией побега. Где-то за год-полтора у меня случились мелкие неприятности с родным государством. Я был изгнан из университета, побывал в тюрьме, потом и в психушке. К Олимпиаде Москву чистили от подобного рода “элементов”, и нас тоже должны были выслать за 101 км. Всё случилось практически по анекдоту: они к нам в дверь, а мы – в окно. В доме тогда делали ремонт, мы с подругой просто выскользнули через балкон на строительные леса и спустились вниз, когда увидели в глазок людей в форме.
Мы просто вышли на дорогу, сделали крюк в Азию, а конечным пунктом стал в тот год Улан-Удэ. В районе под названием Зауда, в деревянном частном доме, у моего приятеля Володи Сергеенко по прозвищу Квант и его жены Люсьен мы провели прекрасные месяцы – ездили на Байкал, в Иволгинский дацан, в тайгу, купались в Селенге – летели по течению, а потом шли полуодетые через полгорода. Чтение машинописи Бидии Дандорона, смерть Высоцкого, нескончаемые споры о поэзии и политике – целая жизнь пришлась на этот июль и август…
Надо сказать, что никто не интересовался, кто мы такие. Ну, приехали молодые ребята погостить. Ни один участковый не зашёл проверить наши паспорта…
Осенью, когда мы вернулись в Москву, Олимпиада была давно позади. И о нас счастливо забыли. Так мне удалось обойтись без высылки за 101 километр.
8.
Потом случились 80-е и 90-е годы, кончилась одно государство, его сменило другое. Но страна оставалась прежней. И прежней оставалась Сибирь, пространство, где любой человек, который не боится жизни и верит в свои силы, всегда может начать с чистого листа, без ощущения, что кто-то толкается рядом или жарко дышит в спину. Когда идёшь по сибирской дороге, возникает удивительное ощущение свободы – вне зависимости от политического режима, воли Кремля и идиотических законов, которые принимают на Охотном ряду.
9.
На полпути между Новосибирском и Омском есть два города – Барабинск и Куйбышев, отстоящие друг от друга на 22 км. Расстояние между населёнными пунктами, привычное для Центральной России, но редкое в Сибири. Однажды, уже в нынешнем столетии, нас вёз по барабинской степи автобус с местными рабочими. Не доезжая до Куйбышева, на трассе строили новый пост ГАИ. Один из сидевших перед нами мужиков в каске толкнул своего товарища и произнёс:
“Каменщик, каменщик, в фартуке белом,
Что ты там строишь, кому,
Ты не мешай нам, мы заняты делом,
Строим мы, строим тюрьму“.
И второй ответил:
“Каменщик, каменщик с верной лопатой,
Кто же там будет рыдать?
Верно, не ты и не твой брат богатый,
Незачем вам воровать“.
Услышать хрестоматийного Брюсова в таком месте, в такое время – было настолько неожиданным, что нам показалось, что мы не знаем своей страны. Совершенно её не знаем…
10.
В другой раз, лет десять тому назад, рано утром сразу с дороги, мы с другом пошли в хабаровскую баню. Заведение едва открылось, и вместе с нами парился только один мужик. Как потом выяснилось – майор авиации. Народу ещё не было. Разумеется, возникло пиво, водочка, и мы разговорились. Пошли расспросы – кто да откуда, и тут мужик говорит:
“Да, говорит, за Уралом люди недобрые. Каждый только сам за себя”.
Мы стали горячо возражать. За Уралом как раз люди более сердечные, готовы прийти на помощь, ну и так далее. И только постепенно до нас дошло, что он имеет в виду. За Уралом для него была наша, европейская Россия.
А его пространство было как раз здесь, где открытые и свободные люди, – до Урала.
Андрей Полонский – писатель, поэт, журналист