Доколе? Об этом не напишут Эстонские медиа!
Похожие статьи
Пора рассказать про магазины. Рядом с общежитием было два продуктовых: гастроном в панельном доме “На углу” и “Противный”. Почему “Противный”? – Потому что напротив через дорогу. В Противный мы ходили за фундаментальными покупками: консервы, крупы, макароны. Картошка и вообще овощи были в овощном дальше по улице. Если повезет, в овощном можно было напасть на болгарские голубцы в банках или маринованные огурчики производства “Глобус”. “А в авоське семь кило овощных консервов Глобус”. Очень вкусные были консервы. Хлеб был в хлебном, а сахар и соль в бакалее.
Мои родители за годы учебы и жизни в Ленинграде усвоили чисто ленинградские слова: парадное, поребрик, греча. Так у нас в семье и говорили. Я белый хлеб привыкла называть “булкой”, крупитчатый сахар – “сахаром”, тем ошеломительнее были раздраженные замечания кассирш в магазине: “Это батон! А это – песок!” До тех пор песок для меня был исключительно полосой пляжа. По-первости надо было привыкать говорить: “Мне батон за 13 и булку черного”. Но человек ко всему привыкает.
Зато в Противном иногда “выкидывали” баночное пиво “Золотое Кольцо” и сладкое Советское Шампанское. Равная удача. Пиво я не пила, находя его горьким, тогда добрые мои друзья сказали “Какая фигня! Сейчас сахара подмешаем. Будет сладко”. И подмешали ведь. И я это выпила. И было мне сначала очень хорошо. А потом очень плохо.
В Гастрономе в основном завтракали перед лекциями: там был кафетерий, где разливали по граненым стаканам разведенный из сгущенных банок сладкий кофе с молоком и делали с удивительной скоростью бутерброды из белого хлеба и вареной колбасы. Тетки в халатах с математической точностью резали хлеб и колбасу на аптечно выверенные порции. Порой я засматривалась, как они это делают. Шшик-шшик – нож по батону. Шмяк-шмяк – нож стругает колбасу на косые ломтики, достругали до конца – хвостик колбасы развернут и разрезан на половинки. Очень мы не любили получать горбушки хлеба с горбушками колбасы. Выглядели эти горбушки не совсем полноценными бутербродами. Хотя стоили одинаково. Там же продавали очень вкусный молочный коктейль. По некоторым воспоминаниям – самый вкусный. У теток за прилавком были угрюмые, но покорные судьбе лица. Подкрепившись, мы бежали на лекции.
Путь наш лежал через “плотину”, делящую Байкал на две части. По местным легендам, когда-то (30-е годы) в старом корпусе нашего института находился Факультет Рыборазведения (или Рыбоводства) Тимирязевской Сельхозакадемии и Байкал (Тимирязевское водохранилище) служил испытательным полигоном для рыбоводов.
В наши же времена там была лодочная станция, некое подобие пляжа со стороны стадиона “Наука”, где летом мы загорали и купались (на пляже, не на стадионе), а в кафешке круглый год продавалось пиво в розлив. Когда завязывался студенческий роман, то ритуал куртуазности предусматривал посещение вечернего киносеанса в “Байкале” и после визит в кафе с пивом на Байкале.
После лекций, семинаров и лабораторок на нашем пути домой снова заходили в Гастроном “На углу”. За колбасой, сыром и вообще посмотреть, что там есть. Когда мы сподабливались закупить что-то в Гастрономе на будущий обед, надо было занимать сразу две очереди: первая в отдел, вторая в кассу, стоишь, ждешь, бывало, и тут особенно радовал крик владычицы прилавка: “Яйца больше не пробивать! И масло Крестьянское тоже! Сыр Голландский остался 200 грамм!”
И еще одно воспоминание: добрая владычица прилавка зазывала нас покупать пресловутые яйца (затоваривание случилось, что ли, в тот раз) “Берите, девоньки, берите, во какие яйца! – как бычиные!”. Как же было не взять. Там же продавались замороженные французские куры и был рыбный прилавок с минтаем, треской, кальмарами, креветками и бычками в томате.
Вниз по улице располагался магазин “Электротовары”, где я урвала швейную машинку “Чайка” уже в году 1986, перед самой защитой. Она долго мне прослужила, хотя и отличалась капризным нравом, рвала и путала нитки и очень любила машинное масло. Был магазин “Обувь”. Там я купила невероятно модные тогда сапоги на “манной каше” и очень удобные туфли, и упустила чудесные итальянские сапожки на шпильке. Пока размышляла – их расхватали, несмотря на цену.
За “Электротоварами” трамвайные пути поворачивали в сторону Коптевских бань и Коптевского рынка. На рынок мы ходили больше пробовать. Очень была вкусная на рынке маринованная черемша и замечательный маринованный чеснок. Смуглые носатые торговцы с удовольствием нас угощали, сыпали комплиментами, пытались познакомиться: “Дэвушка, э, дэвушка! Как вас зовут?” Мы отвечали: “Таня! А вас Федя?” – и начинали хохотать. “Джентльмены удачи” у нас были культовым фильмом. “Я – Доцент. – Поздравляю”.
Уже даже не помню, что там было дальше. Зато в памяти остались московские тополя. Высоченные, серебристые, летящие пухом по улицам. Мы выметали пух из комнат, а они все летели и летели.
Они росли по всей нашей Михалковской улице, вдоль трамвайных путей, огромные, пирамидальные, как ракеты, символические, как Три тополя на Плющихе, метелящие белые сугробы в каждом углу и закоулке. Отдельной забавой было зажигалкой поджигать этот пух – он сгорал моментально, образуя крошечные смерчики.
А был ли холодильник?
В общежитии у нас холодильников не было. То есть, они, кажется, были в принципе, но никто ими не пользовался. Потому как находились они в общих кухнях, а в кухнях, если не стоять неусыпно над своей кастрюлей, могли таинственные силы унести даже раскаленную сковороду с котлетами, как это бывало не раз.
Особенно актуально это становилось с прибытием заочников. Набег пресловутых хазар – ничто в сравнении с опустошением, учиняемым заочниками в кухнях всех этажей. Зачем они похищали наши скромные харчи, бог их знает, ведь заочники работали и были гораздо обеспеченнее студентов, живущих на стипендию. А в Москве столько соблазнов! – бывало, что мы тратили основную часть “стипухи” на покупки или развлечения, а потом перебивались на копейки до следующей стипендии. Репчатый лук, пожаренный в подсолнечном масле, с черным хлебом и солью оказывался вполне съедобным и даже недурным блюдом. Но об этом позже, а пока вернемся к украденным котлетам.
Сковородку унесли у наших соседок по этажу, когда оставленная при плите стража отлучилась буквально на минуту по какой-то надобности. Ловкость рук и никакого мошенства – вот она была и нету. Обездоленные девчонки повесили в кухне объявление – крик души – “Кто спер сковородку с котлетами, гады! Верните хотя бы сковородку! Приятного аппетита!” Не вернули. Так и жили по принципу “Все мое ношу с собой. Особенно еду”. Позднее некоторые счастливцы обзаводились в комнате крошечным холодильником Морозко, но это было редко.
Студенческая кухня сама по себе не является образцом чистоты и порядка. Дежурные по этажу (дежурим в очередь) кое-как пытаются придать кухне человеческий вид, но это капля в море. Заросшие вековым нагаром плиты. Всхлипывающая, как при последнем издыхании, мойка. И тараканы, тараканы, тараканы. Всех размеров, ужасного рыжего цвета, с преогромными усами, прямиком вылезшие из сказки Чуковского “Тараканище”. Ужас! Пробирались они везде и всюду, я даже домой ухитрилась привезти таракана, приехав на каникулы, и мы всей семьей потом его ловили несколько дней. (Это было еще одной причиной, почему комнатные холодильники не стали популярны – рано или поздно они начинали буквально кишеть нечистью).
Время от времени к нам являлись терминаторы в сапогах и костюмах химзащиты, с баллонами и распылителями, обливали стены и плинтусы какой-то белой гадостью, долженствующей победить Тараканище, и удалялись, оставив гору трупов. Мы в буквальном смысле выметали метлой эту рыжую гору. На какое-то время наступало затишье – пока восстанавливалась популяция. И дальше опять Тараканище царил в кухне безгранично. Если ненароком вдруг занесет ночью, то кухня, умывалки и туалет напоминали джунгли. Все черное, все шуршит и шевелится.
Но даже не Тараканище был наибольшей проблемой. В конце концов, Тараканище царил по ночам, когда мы спали. Так сказать, разделяй, когда властвовать. А вот вьетнамская жареная селедка, убивавшая своим ароматом весь этаж, была сравнима с газовой атакой под Верденом. Потом селедку переплюнули афганцы, начавшие готовить почки без предварительного отваривания и очищения (кто в курсе, тот поймет, какая вонь стояла на все здание).
Внесли и мы свою скромную лепту. Учинили безобразие без злого умысла. А чем мы, в конце концов, хуже? Первый курс. Мы импровизируем визит на Красную Площадь. Все согласны, все готовы. Едем. Уже почти на Площади Лика с криком ужаса сообщает, что она поставила вариться сгущенку перед нашим отбытием. Краткая ревизия времени показывает, что вода уже благополучно выкипела, а банка успешно взорвалась, поэтому нет смысла нестись обратно. Забудь и наслаждайся. Когда мы вернулись, то застали кухню, как наглядное пособие по астрономии “Взрыв Сверхновой. Практические занятия” – сгущенка была на стенах, потолке, полу. Разъяренная общественность жаждала крови. Мы с удовольствием присоединились в общему возмущению. “Вот бы найти тех, кто это натворил!” – твердили мы. У нас было железное алиби, мы были вообще вне подозрений. Общественность побушевала, виновных не нашли, постепенно все сошло на нет. Следы Большого взрыва оставались на стенах и потолке до окончания нами института, как наскальная живопись.
А раз холодильников не было, то роль их в холодное время года исполняли вывешенные за окно авоськи. Если посмотреть на окна общежития, то все окна были украшены гирляндами авосек, как новогодняя елка шарами. Из гирлянд, случалось, выпадало содержимое. Однажды мы, возвращаясь после занятий, нашли на дороге замороженную французскую курицу. Кто помнит, были такие бройлерные курочки, внутри таился пакетик с потрошками. Мы возблагодарили небеса за восхитительный подарок и с удовольствием пожрали неожиданно доставшееся счастье.
А вот призывы есть морепродукты в то время больше раздражали, чем стимулировали: копеечная стоимость креветок, кальмаров и рыбы, долженствующая сподвигнуть нас на питание дарами моря, скорее внушала пренебрежение к деликатесам, чем уважение. Мы жаждали труднодоступного мяса. Мы мечтали о говяжьих антрекотах и свиных отбивных. Это сейчас пришло понимание, что моллюски, ракообразные, головоногие – это вкусно, это дорого, это здоровый образ жизни, а тогда каждый четверг по всей стране “рыбный день” принимался с кислым выражением лица. Салаты с кальмарами были привычным блюдом, креветки варили килограммами и ели с хлебом. И в заоконной авоське всегда лежали упаковки замороженных креветок на случай, если больше ничего не останется, а есть хочется. Иногда эти наши запасы грабили сороки, вороны и даже голуби – мороженые креветки разлетались по тротуарам.
