Кот наш зовется Царь. И не зря: столько достоинства я еще в домашних питомцах не встречала.
Но надо вернуться к началу и рассказать историю наших отношений.
Началось с того, что он отметил нас. Жил он в это время в соседнем доме, у соседа, наивно полагавшего себя хозяином кота (ха-ха два раза), и видели мы его редко. Так, время от времени попадается на глаза черный кот с лимонным взглядом, так дорожка не куплена, плитки не развалятся, хочется тебе сидеть – сиди. Я, вообще, не сказать, чтоб была любительница котов. Моя любовь – собаки. Особенно остроухие. Лайки там разные, хаски, японские ину, от акиты до шиба, корги, колли, на крайний случай могла помириться со спаниелями. Но коты, хоть и вполне остроухие, в эту категорию не входили.
Поэтому все эти сюсюканья, разводимые моим мужем вокруг чужого черного кота, скорее вызывали у меня смутное неудовольствие. А муж котов любит. Он их наглаживает. Он приговаривает ласковые слова, почесывая им бока и ероша шерсть на хребте, пока кот, выставив хвост трубой и урча, подставляет под его ладони разные свои кошачьи места. А я ревную. Я чувствую себя обделенной. Ну на кой мне чужой кот, да еще и отбирающий у меня часть внимания мужа? Хотя был он недурен. Блестящая чернобурая шуба, густая, плотная и короткая, как бархат. Глаза цвета молодой луны с узким зрачком. Белый фрачный галстук, белая рубашка выбилась из-за пояса фрачных брюк. Джентльмен, в общем.
А мы в это время жили со свекровью. Жизнь со свекровью – отдельная песня, здесь ей не место, иначе будет не остановиться. Свекровь была подслеповатая, старая, дементная, в быту опасная – то пожар устроит, то потоп – и ненавидела котов. Собственно, она ненавидела всех, начиная от котов и кончая нами. Белок она ненавидела. Ненавидела лис. Голуби ее бесили, сороки выводили из себя. Про домашних животных нельзя было даже заикнуться: одно упоминание хомячка, собачки или золотой рыбки вызывало ярость до пены на губах. Потом приходилось долго ее успокаивать.
Но вот в саду время от времени стал появляться наш джентльмен. Он не задерживался надолго: придет, осмотрится, уляжется, подобрав под себя лапки, на лужайке и дремлет, сощурив лимонные глаза. Свекровь (куда только слепота девалась) орлицей усматривала кота и принималась кричать, топать ногами и требовать, чтобы кот был изгнан прочь. Д., поставленный перед выбором, поневоле выбирал матушку. Он шел, усаживался рядом с котом и вел с ним долгие разговоры, извиняясь и убеждая его покинуть наш сад. Кот слушал, кивал, через некоторое время вставал, потягивался, неспешно удалялся.
На следующий день кот опять был в саду на том же месте. Во мне начала зарождаться симпатия.
Шло время. Кот стал наведываться чаще. Наступил день, когда он изволил войти внутрь. Осмотреть будущие владения. Каждый раз, когда был он замечен свекровью, был с воплями изгоняем восвояси и однажды взял реванш – аккуратно наложил своей ненавистнице на ковер. И, хотя убирать это пришлось мне, моя симпатия к коту стала крепнуть.
Года два, пожалуй, длилось это противостояние.
Сосед старел, болел, регулярно отправлялся в госпиталь, каждый раз поручая кота нашим заботам. Кот скучал по человеку. Мы его кормили, гладили, разговаривали. Оказалось, что он умеет мурлыкать. Негромко, но очень уютно.
И опять прошло время.
Отошла в лучший мир свекровь. Кот стал навещать нас чаще. Теперь он не просто заходил, он погащивал, изволяя посидеть с нами или в саду. Когда он первый раз принес нам пойманного крысенка, стало ясно – он нас усыновил. Тогда же он получил свое новое имя Царь. До этого сосед звал его незатейливо “Черныш”, но это имя явно ему не годилось. Ну какой же он Черныш, скажите на милость? Черныш – это беспородное, шкодливое, суетливое, вороватое, жадное до еды создание с худым хвостом, тощими ногами и длинной мордой. А Царь – благородное лицо, надменный взгляд лимонных глаз, изящество пропорций. Шуба опять же. Сверкает вороновым крылом, а на свету вдруг идет яркими коричневыми искрами, а эта ослепительная белизна галстука!.. А манеры! Сколько достоинства, сколько достоинства! Восторг прямо. Кто сказал, что еду надлежит выпрашивать или, не дай бог, таскать со стола? Ничего подобного. Еду надо принимать. Снисходительно. Молча. Максимум, что можно себе позволить: сесть у холодильника и взглядом намекать, что пора бы и наполнить чашку королевского фарфора. (Да, мы кушаем из фарфора от Черчилля). То же самое с дверьми. Никаких тебе жалобных просьб отворить – спокойное ожидание, когда придут и отворят, а он еще помедлит на пороге, утверждаясь в своем решении выйти ли наружу, либо вернуться внутрь. Внимания ли желательно: придет и заберется на колени и даже ни секунды не усомнится, что иначе, как за счастье, принять этот его визит нельзя. Царь, понимаете ли, просто Царь. То же самое со знаками внимания. Гладить можно, но не долее минуты, дальше следует небрежное, но недвусмысленное касание по руке, если не примешь во внимание, в ход пойдут когти. Хватать и тискать? Кого, Царя? На кол. Бесцеремонности и амикошонства не дозволяется. На руки брать только с практической целью и всеми надлежащими почестями. Так и живем. Свита царская.
Пока был жив сосед, Царь жил на два дома, после его смерти переселился к нам совсем.
Теперь наша жизнь подчинена Царю.
Каждый вечер он выходит в сад. Мы ждем окончания державной прогулки, чтобы впустить Его Величество домой, подать ужин и запереть на ночь двери. Потом он ложится спать. Спальных мест у него штук пять или даже шесть, зависит от настроения. Убедившись, что Царь улегся, мы тоже идем в постель. Но это только начало Мерлезонского балета.
Ночью, пока мы спим, он приходит к нам. Мягкий прыжок, осторожные шаги и вот оно – начинается.
Ночью Царь носит пуанты. В них он исполняет па-де-де на моем животе, крутит на моих коленях фуэте и грациозно гарцует по груди – ничем иным невозможно объяснить то, что каждый шаг маленькой лапы пронзает меня до глубины моей души, печени, желудка и прочего ливера.
Станцевав балет, он укладывается в лучшем случае на стороне Д., в хорошем случае между нами, в не очень хорошем у меня на груди. Я честно пытаюсь спать. Когда я на самом деле засыпаю и начинаю во сне ворочаться, Царь сперва пытается уложить меня в прежнюю позу, используя когти, потерпев поражение, оставляет меня на произвол сна и уходит в более спокойное место.
Рано утром (кот не знает, что такое пять утра, и не хочет знать!) снова начинается ходьба по печени на пуантах, сопровождаемая мурчанием и хриплым “мяу”, если не реагируют.
Приходится вставать. Чаще встает Д., но иногда и я с закрытыми глазами ползу в кухню, открываю холодильник и выдаю завтрак. Пока не проснулась, ощупью возвращаюсь в постель и досматриваю сон.
В половине седьмого, как по будильнику, он уже опять на моей груди. Сидит и смотрит в душу. Достаточно один раз сквозь ресницы заметить этот взгляд, шансы снова уснуть стремятся к нулю.
Пару лет назад всерьёз обсуждали возможность завести собачку, даже породу выбрали, кокер-спаниель. А теперь вот в сомнениях, дозволят ли.