Доколе? Об этом не напишут Эстонские медиа!
Похожие статьи
Заушины по джентльменски
…При отъезде на лондонский вокзал сели в экипаж и Иван Сергеевич обстоятельно рассказал извозчику, куда следует везти. Однако вскоре он заметил, что извозчик везёт нас не прямой, а это грозит опозданием к поезду. Тургенев остановил извозчика и сказал, какой именно дорогой он должен везти, указывая ему на часы. Однако, спустя некоторое время увидел, что угрюмый возница везёт нас по прежнему направлению, не обращая внимание на настойчивые просьбы Ивана Сергеевича, отвечая односложно, мол, «…молчите, черти, я такой же джентльмен, как и вы”. Отчаявшись, «Тургенев Иван Сергеевич остановил извозчика, быстро выскочил из экипажа, подбежал к козлам и стащил возницу на мостовую…». В общем, после соответствующего внушения, так сказать, возница послушно вскочил на свои козлы и уже по той дороге, которую указывал ему Тургенев – направо! налево! “Зачем вы ему дали свою карточку?” – спросил Колбасин Тургенева. А чтобы он имел возможность обратиться на меня в суд, ответил Тургенев. …На вокзал приехали вовремя, извозчик был по-прежнему угрюм, но очень любезно принял деньги и даже вежливо приподнял свою лакированную шляпу. “Поверьте, – заметил раздражённо Тургенев…, – он никогда не коснулся бы даже полей своей шляпы, если б я не поступил с ним по-джентльменски”.
В этом месте Колбасин посчитал «…своею нравственной обязанностью сказать, что Иван Сергеевич во Франции, в Германии и в России, где я с ним живал, отличался замечательной вежливостью со всеми, особенно с простолюдинами, и даже своей прислуге никогда не говорил подай, а обыкновенно употреблял выражение: позволь мне стакан воды и пр.».
Думается, что глубокое, истинное уважение к достоинству каждого человека, к своему трудяшемуся народу – это тоже роднило подружившихся русского барина Тургенева и английского простолюдина Диккенса… Об этом говорят их произведения.
Тургенев: В Америку? Учёной блохой? Увольте…
В 1873 году в Карлсбаде Иван Сергеевич Тургенев как-то пожаловался Колбасину, что его «осаждает какой-то неизвестный англичанин, добиваясь с ним делового rendez-vous. “Христос с ним, с этим англосаксом, я ухожу от него, как от холеры”. Колбасину удалось убедить Тургенева не отказываться от встречи и в назначенное время в комнату гостиницы «вошёл коренастый джентльмен, с красным бритым лицом и щегольски одетый; он заговорил на ломаном французском языке, и оказалось, что это был американец из Филадельфии. Иван Сергеевич отвечал ему по-английски, отчего последний пришёл в восторг, говоря, что дело их пойдёт на лад. Джентльмен, как мне подробно объяснил потом Тургенев, делал ему предложение отправиться с ним в Америку, где наш романист должен был читать публично свои произведения. На замечания Ивана Сергеевича, что его произведения будут не интересны американской публике, он горячо возразил, что, во-первых, имя Тургенева известно в Америке; во-вторых, он не ожидал, что Тургенев говорит по-английски, в-третьих, “Отцы и дети” получили огромную популярность в Америке, потому что Базаров родственный тип американцам и что лет через десять в Америке будет город под именем Базаров, так как уже заложено его основание». С жаром американец принялся убеждать, что для этого уже чуть ли не «разбиты колышки, очерчены площади, места для лавок и рынков…», а по главнейшим городам Америки соберут «до ста тысяч долларов, из них восемьдесят получит романист, а двадцать он за свою инициативу».
К удивлению джентльмена, Тургенев отказался наотрез, хотя настырный гость продолжал терзать писателя целый час, для пущей убедительности беспрестанно размахивая руками.
Отчего же не поехать, всё же, спросил Колбасьев у Ивана Сергеевича после ухода «лжентельмена». Ведь куча денег обещана… “И как вы это говорите серьёзно. Это ваше мнение? – воскликнул Тургенев, – неужели вы не видите, что это шарлатан, эксплуататор, который меня будет показывать на американских базарах, как учёную блоху, и в конце концов обдерёт как липку. Диккенс – другое дело, он закалён с детства, притом англичанин-практик, и я вам скажу даже больше, когда в одном из американских городов Диккенс читал свой “Пикквикский клуб”, то публика пришла в такой восторг и так оживилась его юмором, что начала кричать: “Боте, Боте (тогдашний литературный псевдоним Диккенса), протанцуйте нам что-нибудь”, и Чарльз Диккенс, снявши элегантный фрак, стал выплясывать перед развеселившейся публикой, которая забросала его золотом и цветами. Нет, слуга покорный, – с живостью заключил Тургенев, – я смирный российский дворянин, и не стану танцевать трепака даже за обладание двумя полушариями нашей планеты. Ведь этот эксплуататор-американец все налгал: сообщение о фантастическом городе Базарове чистейшая сказка; обратите притом на то внимание, что он готов был, чтобы я читал перед американской публикой по-русски!!”…
Не пожелал Тургенев быть «учёной блохой» в американских балаганах, приняв во внимание горький опыт своего эксклюзивного друга – Чарльза Диккенса…
Что сегодня?
К чему я всё это написал? Отвечу так. «Вестернизация» или т.н. «тренды западной культуры», на самом деле, никакой культурой не является. Вестернизация – это американизация культуры, т.е. то самое «опошление Вселенной», о которой говорил Диккенс, опошление культурной сферы человеческого бытия. Ведь там, квинтэссенция идеи прибыли, выгоды, перевода всё и вся на лекала личного материального успеха и в денежные измерения. Банджо, «горки Диснейленда», сплошь пропитанный еврейскм гешефтом Голливуд, затёртые джинсы «рэднэков» -«красношеиих» и «рэдфейсов»-«красномордых», покупные статуи античных богов подземелий, «капитолиев» и примитивных подражаний давнего европейского прошлого – это, что ли, культура? Вызывающие «разноцветные» шествия множества видов и подвидов чучел, клоунов и придурков с их требованиями безобразных привилегий – это всё и есть «культурное сообщество»? Карнеги-холл и Метрополитен-опера иже с ними, скажете? Да всемирные знаменитости, сплошь приглашаемые в Америку за хорошие гонорары? Уровень культуры или запредельная тщеславие, сплошное развлечение и культ удовольствий вместо культуры, суть которой в том, чтобы «душа трудилась»? Думайте сами. Без подсказок от их вездесущего телевидения (а вдруг меня по ящику покажут?) и живущей за чужой счёт со всей планеты огромной массы люмпенов…
Остались ли там, на «западе», литература, музыка, живопись? Кое-где да, осталась, маленькие островки, захлёстываемые огромными волнами контркультуры и антикультуры. «Антлантизм» – последнее геополитическое измерение западно-европейской цивилизационной системы завершает её бытие, обозначая первые, уже проявляющиеся признаки разложения и грядущего распада. На западе – всё же закаты, на востоке – восходы, всё возвращается на пути своя…
Это и к тому, что российские столицы во многом заражены бациллами «вестернизации», привнесёнными финансовой олигархией, российскими ситуайенами «Лондонграда», города их мечты, но во всей остальной России сохранились основы культурного самостояния, распознанные русской историософской мыслью как маркеры цивилизационной системы не линеарной во времени («западная» историческая мысль), а циклически бесконечно повторяющейся в своём обновлении (русская, восточно-европейская историческая мысль). Видимо, то, о чём говорится в Изборском клубе насчёт доктрины «динамического консерватизма», впервые обозначенной в части религии и веры русским философом Лосевым, применимо к нашей нынешней цивилизационной системе. Вот и брезжат некие контуры будущего, реализацию которого, возможно, мы будем считать новой мировой миссией России, и которую она пока ещё не готова предложить миру, но, видимо, предложит. Не опошляться и не сливаться же вместе с «западом» в окончательную Клоаку – некогда чистую и весёлую речку, которая текла в будущем злачном городе Риме, заложенному этрусками, – потом опошленной столице их «римских республик», включая гниющую «вторую», ту, что впитала, эстафетой, падальное гнильё от распавшихся Вавилона и Карфагена, и породила жадные сверхидеи частной собственности, рабства и верховенства «золотого тельца», венчающего их (!) систему ценностей.
Персонаж из ужастика Голливуда, культурного феномена Америки
Англичанин Кьюбитт создал в 1818 году после посещения одной из тюрем конструкцию, которая должна была превратить тюремных лежебок в полезных членов британского общества. Исправлять заблудшие умы и порочные сердца осуществлялось с помощью двухметрового колеса с 24 лопастями, исполнявшими роль ступеней. Группа заключённых должна были вращать его, нога-в-ногу шагая в бесконечную воображаемую гору. Барабан «шаговой мельницы» вращался не просто так: с помощью мускульной силы перемалывалось зерно, поднималась вода из колодцев и даже вентилировались шахты. Изобретение Кьюбитта ждал моментальный успех — администрации тюрем сразу же смекнули, насколько оно полезно. Теперь-то все тюремные обитатели приносили пользу Британии.
