Доколе? Об этом не напишут Эстонские медиа!
Похожие статьи
В битве под Борщом украинец дерётся изо всех сил: блещет остроумием, сыплет шутками, всю душу вкладывает, лишь бы побольнее уязвить оппонента.
Особенно ему удаётся миллион раз повторённая острота “Щи — это то, что осталось в вымытой после борща кастрюле”. Но и другие репризы, про мокшу и лапоть, тоже идут в ход.
Русский же на битву не явился. Он смотрит на эти упражнения соседа скорее с долей брезгливости: “Ишь взбеленился”. Для него не только спор о борще представляет в лучшем случае этнографический интерес, но и вся эта тема с “мокшей, мерей, чудью” кажется полной ерундой.
Русского, посреди его большой работы, в окружении громадных строек, плавучих АЭС и вакцин, просто не может задеть это ковыряние в древних племенах, свойственное скорее архаичным, затёртым между соседями народцам. Которым, за неимением достойных поводов, нестерпимо важно знать, что именно они первыми догадались сварить свёклу с мясом.
Но что, наверное, самое нестерпимое: для русского не только борщ — русский, но и сам украинец — тоже, как ни крути, русский. Только, как бы сказать, некормленный, что ли. Как и Киев, как и вся Украина — по недоразумению отпавшая от Русского мира земля, где говорят на наших диалектах, ходят в те же церкви и ставят на стол привычные с детства блюда.
Поэтому русский смотрит на эту возню даже с некоторым сочувствием: “Вот же угораздило дурного”. В какой-то момент украинец заметит это, сникнет, насупится. Тогда русский придвинет ему похлёбку: “Ешь давай, не ерепенься”. И тот, поломавшись ещё немножко для вида, дохлебает всё — до последней ложки.
