Доколе? Об этом не напишут Эстонские медиа!
Похожие статьи
Короновирусное испытание, через которое проходит человечество, обострило понимание многих самых древних проблем и породило доселе невиданные новые.
Если мы поднимемся мысленным взором на высоту глобального видения, как постоянно призывает нас болгарский аналитик Пламен Пасков, ветеринарный врач и политический активист, то мы увидим наш мир как сеть пламенеющих очагов старейших и новых конфиликтов. С точки зрения семиотика это все проблемы коммуникативные. Есть среди них и вечные – если кому интересен перечень, можно обратиться к сюжетам греческой трагедии, там уже выведены в мнемонически ярких образах основные неразрешимые конфликты человечества. Проблема отцов и детей, несомненно, относится к таким вечным очагам раздора, то есть непонимания сторонами друг друга.
Короновирусная паника, как мы видим с высоты глобального наблюдения, в первую очередь была направлена на поражение всех человеческих привычных (то есть нормативных) коммуникативных связей. В социальной практике это проявилось в тотальной сегрегации граждан по столь множественным признакам, что даже одно перечисление этих аспектов займет немало букв. В коллективном сознании эта практика реализуется в качестве запущенного механизма полной самоизоляции, то есть физического устранения социального субъекта из социального поля. Эта программа генерирует образец — идеал предельно нетоксичного, обеззараженного, неконтактного одиночки, общающегося с внешним миром преимущественно при помощи кнопки, что-то вроде телефонных звонков из склепа.
Согласно этой программе человек должен стать одиноким спутником во враждебной Вселенной, непрерывно посылающим сигналы и отчеты о своей активности неким невидимым и неизвестным координаторам. Конечно, тот, кто имеет доступ к виртуальным мирам и владеет ключами управления ими, получает определенные возможности и преимущества, неизвестные в непреложно физическом мире, однако чем дальше ты погружаешься в виртуальность, тем больше отрываешься от физического ресурса реальности, то есть от жизни. Механизм здесь предельно сходен с разного рода химическими зависимостями психотропного характера — наркотиками. Человеческий мозг любит одиночество, потому что никто не вмешивается в его расчеты, а ведь это просто приятно, когда все идет как хочется. И вот это «как хочется» заводит заблудшие в воображаемых мирах души так далеко, что они просто забывают о своем носителе — теле. Ну а тело, оставленное душой надолго, как всем известно, начинает разлагаться. Потому что тлен:)
Короновирусная паника показала нам как бы внове все множественные трещины, пламенеющие огненные разломы и разрывы в коллективном сознании человечества как вида. Мы как бы заново увидели всю эту ментальную коммуникативную карту эволюции нашего вида. И сама эта картина, сама возможность видеть столь ясно уже свидетельствует о том, что мы присутствуем при завершающей стадии этого эволюционного пути, мы как вид либо вымрем в очень скором и мучительном будущем, либо переродимся как вид в нечто более возвышенное. В сущности, так примерно я себе и представляла Страшный Суд по основным источникам нашей христианской культуры.
Итак, не вдаваясь в дальнейшую риторику, констатируем, что мы присутствуем при картине распада человечества на все более мелкие сегменты вплоть до особей. И считаться дальше будут только те особи, которые сами отвечают за себя, не ссылаясь на внешние причины, вернее, понимая меру своей ответственности в этих внешних (как бы) обстоятельствах. Подобный подход конечно тоже предполагает сегрегацию, но сегрегацию по простейшему необходимому признаку: субъект-объект. Либо ты отвечаешь за свои поступки (субъект), либо всю ответственность делегируешь вовне (объект). Тот, кто действует по указке извне, не предполагая участия в ответственности за результат, не может считаться полноценным членом общества, гражданином цивилизованного мира. И, разумеется, подобный подход требует непрерывной рефлексии члена общества, анализа предшествующего опыта и сответствующей коррекции дальнейшего поведения.
Теперь вернемся к заявленной коммуникативной проблеме отцов и детей, то есть смены поколений. Эта проблема известна в полновесной версии царя Эдипа, а корнями уходит гораздо глубже, в самое лоно зарождения человеческой культуры из одного главного запрета — табу на убийство предка, как показал Зигмунд Фрейд в своей классической работе «Тотем и табу» (1913). Эта работа — блестящий образец основного метода уликовой парадигмы — диалектической герменевтики, когда само следование нити рассуждения автора делает НЕнаучное сочинение безупречно доказательным. Настолько доказательным, что может быть принято к рассмотрению в любом гражданском суде. То есть в таком суде, где для вынесения вердикта требуется не только и не столько знание законов и науки, сколько убедительность представленных доказательств. Впрочем, улик все же маловато для объявления этого результата научным. Тем не менее, Фрейд чрезвычайно убедительно показывает (разумеется, на примере Эдипа), как человек начинает осознавать преемственность поколений по отцовской линии, как слепой Закон табу наполняется подлинно и уникально человеческим смыслом — не убий!
В полном соответствии с главным законом диалектики этот главный человеческий закон начинается с самоотрицания. Табу можно наложить только на то, что более или менее неизбежно всегда нарушается. Убийство тотемического предка (прародителя рода) всегда неизбежно, хотя и осознанно нежелательно. Именно в силу особого травматического характера этого когнитивного диссонанса процедура умерщвления предка всегда переводится в разряд особо символического, то есть коллективно осознанного, ритуала. Этот ритуал призван сублимировать противозаконность индивидуальной смерти в более общий закон всего рода.
В такой перспективе мы понимаем, чем является по своей сути тот первичный импульс, который дает направление развитию нашего вида. Этот первичный импульс — жалость, сострадание тому, кто дал тебе жизнь, а теперь из нее ушел. А где жалость, там и любовь. То есть начало понимания, что жизнь — это цепь перерождений некой сущности из поколения в поколение, из рода в род, это начало понимания, что ты — часть, звено этой цепи, в сущности, ты и есть эта цепь в ее конкретном моментальном проявлении. Именно это заново на новом витке эволюционной спирали внезапно открылось Эдипу, который был настолько слеп, что убил своего отца и женился на матери, замкнув тем самым цепь развития своего рода, просто потому (вникните в суть) что людей уже на тот момент стало так много, и они стали так мобильны, что легко могли потерять свою генеалогию и впасть в подобное преступление просто по неподсудному неведению. Однако незнание Закона не избавляет от ответственности, как нам всем прекрасно известно. Эдипу та истина, что убивать нельзя, поскольку каждый убитый может быть твоим близким, открылась слишком поздно.
Человечество появляется, когда материнское право (бессознательное, инстинктивное) сменяется патриархальным правом — осознанной преемственностью генома (а на самом деле — духа рода) от отца к сыну. Уже в этом прото-сюжете заложено множество диалектических возможностей развития социальной среды обитания. Отношения отца и сына всегда более осознанные, чем отношения сына и матери. Отец и сын становятся архетипической диалектической парой, то есть в борьбе противоположностей образуют единство, причем преимущественно в осознанной, то есть социальной сфере. Отношения матери и дитя не являются социальными по своей сути, это инстинктивная связь, которую может укреплять или разрушать соответствующее воспитание. Между тем, отношения отца и сына по природе своей социально иерархичны: отец старше, сын младше. Отец первый, сын — второй. Но тот второй, который НЕИЗБЕЖНО станет первым. Отсюда множественные мифологические сюжеты в мифах народов мира о мнительном царе, которому предсказали смерть от руки сына, так и случится, что он ни предпринимай. Таким образом, мы видим, что эта иерархия обратима, но именно это — убийство отца — и подлежит важнейшему табу нашей цивилизации. Отказ от убийства предка — это осознанный отказ человека культуры, человека, испытывающего духовную благодарность своему родителю. А отсюда осознание памяти рода, ее сохранения из рода в род.
Архаические мифологии прекрасно отражают разнообразные версии гармонии и противостояния отца и сына. Негативные примеры всегда заметнее, но не менее важны и позитивные программы — слава предков, таких великих и могучих, что уж их-то предками были не меньше чем боги местного пантеона. Я так себе и представляю дружинное застолье у местного царька, где каждый собутыльник хвастается, как его прапрапрапрадед и печенегам навалял, и половцам. И при этом путь ему озаряла не меньше чем сама Афина Паллада со щитом Персея, а нереиды, резвяся, трубили ему славу в раковины-наутилусы. Вот это собственно основное содержание подобных мифов, а затем и эпосов. С изобретением письменности нереид в подобных повествованиях, надо сказать, заметно поубавилось:) Но и по сей день они нет-нет да всплывают.
В эволюции архетипа (а все, что раз появляется в коммуникативном поле в качестве распознанного образа подлежит неизбежной эволюции) отца-сына можно отметить особо яркие страницы. И новая страница открывается Новым заветом. В мифологиях разных этносов часто встречается сюжет как об отцеубийстве, так и сыноубийстве. Если Эдип — самый яркий невольный палач своего отца, то Христос — самая яркая осознанная искупительная жертва, принесенная отцу. У Христа было еще несколько отцов или источников, первый из них Прометей. Но можно сказать, что Эдип постепенно вознесся до Христа. Правда для этого понадобилась вся история развития так называемой античности, рухнувшей вместе с Римом, на обломках которого зародилась цивилизация нового типа, положившая в основу принцип «Не убий!», потому что, убивая, ты убиваешь самого себя в ином воплощении. Диалектика развития этой культуры дала как взлеты гуманизма, так и ужасы преступлений против всего живого. Уму непостижимо, как христианская цивилизация, построенная на учении Нового завета, запятнала себя самыми страшными извращениями этого учения в социальной практике. Однако само по себе учение осталось истинным, сколько бы ни пытались его извратить. Просто человечество оттачивало свои интерпретационные возможности на оселке социальной реальности, еще далеко не отдавая себе в этом отчета.
Эпоха Возрождения породила новых гигантов мысли, новых богов — творцов истории. Снова после падения римских императоров на геополитической сцене появляется историческая личность, человек могучего творческого действия, меняющего окружающую действительность буквально силой своей мысли. Это была новая эпоха прямого воздействия героя на окружающий мир. Леонардо да Винчи — самый яркий пример творческой личности эпохи Возрождения — задал программы развития человеческой мысли на долгие века. Мы по сей день пользуемся его наработками в самых разных областях жизни. Он сам был и бог, и герой. Человек поднялся на уровень осознанного творца. В своей поэме Данте сделал нечто ранее невиданное – породил своего двойника — Данте, который прошел по всем кругам ада и вознесся на небеса, движимый любовью. То есть Данте описал свой личный путь в качестве общечеловеческого, тем самым приобщившись ко всему человеческому роду в ярких образах и незабываемых сценах. Впервые в истории письменной культуры литератор — автор — зафиксировал разницу между своей личностью и личностью своего литературного аналога. Этот момент рождения автора второго порядка является ключевым ко всем последующим трансформациям новой диалектической пары автор-герой. При этом фигура героя вскоре явственно в свою очередь начинает двоиться, выстраивая уже цепочку зависимостей: автор-герой-персонаж. Так дуальная модель начинает свой необратимый путь в иерархии деградации. Эпоха Возрождения кульминирует эпохой Великих географических открытий, принесших такое изобилие уже перенаселенной и задыхающейся в собственных миазмах Европе, что она позволила себе эпоху зрелости, а затем даже перезрелости, которую мы привыкли называть Барокко. Неслучайно величайший театр Нового времени назывался «Глобус». С этого времени картина мира в сознании нашего вида становится объективно глобальной. Да, я настаиваю, что не только Открытие Америки делает мир глобальным, но и театр Шекспира, который взглянул на него именно так.
Образ отца-сына встает совершенно по-новому в пьесе «Гамлет», известной нам за авторством Шекспира, хотя последнее время вовлеченным аналитикам-экспертам кажется более или менее очевидным, что это подставная фигура.
«Гамлет» – это прежде всего новый тип героя. Это герой-субъект, если угодно, возможно, первый герой, которому автор делегировал авторские функции — функции оценки происходящего и функции выстраивания действия. Шекспир как бы самоустранился из процесса осмысления действия, предоставив это своему герою. Можно сказать, что Шекспир (будем все же называть его привычным именем – что в имени тебе моем;) предстает в пьесе в образе Тени Отца Гамлета, поставив перед героем судьбоносную морально-этическую, то есть социальную, проблему, и предоставив ему самому разыграть его собственную пьесу. И вот эта пьеса разыгрывается в пьесе снова и снова, как бы проигрывая на сцене то, что происходит в мозгу героя. Герой пребывает в состоянии смертельно опасного эксперимента над самим собой и над самыми близкими ему людьми. Он сдавлен тисками обстоятельств, он подозревает всех и вся, он опускается до спущенных чулок! И да, конечно, он гибнет, то есть полное фиаско, все досталось какому-то Фортинбрасу. И тем не менее, Гамлет — это Герой с большой буквы, настоящей и высокой, потому что он поступает по собственной воле, по собственному выбору. Он боится ошибиться, он страдает при выборе вариантов, но он этот выбор делает. Выбор свободного человека это «Быть или не быть!» Приспособиться и быть или не согнуться и умереть. Выбирай, дорогой Гамлет. На выходе груда трупов, включая каких-то приблудных балбесов Розенкранца и Гильденстерна. И все же Эдип — жертва роковых обстоятельств, Христос — добровольная искупительная жертва, а Гамлет — бессмертный герой, действовавший по собственному разумению. Вот такой вот путь от игрушки Фатума до Творца своей собственной трагедии своими собственными руками.
И я прошу заметить, что это противоречие шире, чем отношения отца и сына, это противоречие уже распространяется на все человечество во всех отношениях и звучит оно так: А ты за что готов умереть? На что ты готов, чтобы не умереть? Так ставится вопрос о страхе и доблести, она же совесть, об инстинктах и сознательности, страсти и долге, о хорошем и плохом, о добре и зле, то есть о социальных ценностях. В основе этой иерархии ценностей лежит жизнь — человеческая жизнь, дороже которой нет ничего для человека. Жизнь — высшая ценность, которую только человек может отдать добровольно и осознанно. Счастье, что жизнь не так уж часто требует от нас подобных радикальных выборов.
Помимо образа планирующего и осуществляющего свое будущее героя Шекспир подарил нам также универсальную матрицу всех метаморфоз, которые проходит человеческая особь от рождения личинки до смерти личности.
Не могу отказать себе в удовольствии привести здесь этот текст в оригинале и русском переводе. Наслаждайтесь точностью образов в сравнении вариантов!
William Shakespeare:
Jaques to Duke Senior
(From the comedy As You Like It – 1598)
All the world’s a stage,
And all the men and women merely players;
They have their exits and their entrances,
And one man in his time plays many parts,
His acts being seven ages.
At first, the infant,
Mewling and puking in the nurse’s arms.
Then the whining schoolboy, with his satchel
And shining morning face, creeping like snail
Unwillingly to school.
And then the lover,
Sighing like furnace, with a woeful ballad
Made to his mistress’ eyebrow.
Then a soldier,
Full of strange oaths and bearded like the pard,
Jealous in honor, sudden and quick in quarrel,
Seeking the bubble reputation
Even in the cannon’s mouth.
And then the justice,
In fair round belly with good capon lined,
With eyes severe and beard of formal cut,
Full of wise saws and modern instances;
And so he plays his part.
The sixth age shifts
Into the lean and slippered pantaloon,
With spectacles on nose and pouch on side;
His youthful hose, well saved, a world too wide
For his shrunk shank, and his big manly voice,
Turning again toward childish treble, pipes
And whistles in his sound.
Last scene of all,
That ends this strange eventful history,
Is second childishness and mere oblivion,
Sans teeth, sans eyes, sans taste, sans everything.
1598
перевод: Пётр Вейнберг
Монолог Жака
(Из комедии «Как вам это понравится»)
Мир — театр;
В нем женщины, мужчины, все — актеры;
У каждого есть вход и выход свой,
И человек один и тот же роли
Различные играет в пьесе, где
Семь действий есть.
Сначала он ребенок,
Пищащий и ревущий на руках
У нянюшки;
затем — плаксивый школьник,
С блистающим, как утро дня, лицом
И с сумочкой ползущий неохотно
Улиткою в училище;
затем
Любовник он, вздыхающий как печка
Балладой жалостною в честь бровей
Возлюбленной своей;
затем он воин,
Обросший бородой, как леопард,
Наполненный ругательствами, честью
Ревниво дорожащий и задорный.
За мыльным славы пузырем готовый
Влезть в самое орудия жерло.
Затем уже он судия, с почтенным
Животиком, в котором каплуна
Отличного запрятал, с строгим взором,
С остриженной красиво бородой,
Исполненный мудрейших изречений
И аксиом новейших — роль свою
Играет он.
В шестом из этих действий
Является он тощим паяцем,
С очками на носу и с сумкой сбоку;
Штаны его, что юношей еще
Себе он сшил, отлично сохранились,
Но широки безмерно для его
Иссохших ног; а мужественный голос,
Сменившийся ребяческим дискантом,
Свист издает пронзительно-фальшивый.
Последний акт, кончающий собой
Столь полную и сложную исторью,
Есть новое младенчество — пора
Беззубая, безглазая, без вкуса,
Без памяти малейшей, без всего.
Что тут прибавить? Преемственность возрастных состояний индивидуума повторяется в преемственности поколений рода. Гений, все сформулировал и нанизал на стержень. Ну разве что стоит подчеркнуть, что со времен Шекспира далеко не все особи, особенно на первичных ступенях своего развития, отдают себе отчет в непрерывности и неизбежности этого процесса — этой пьесы. Все без исключения пройдут все вышеуказанные стадии личного развития, побывав таким образом при жизни во многих «агрегатных состояниях» и оставив по себе только воспоминание разной степени приятности. Агрегатное состояние нашей души — это то тело, которым мы владеем на данный момент, соответственно по ходу жизненного цикла мы наблюдаем процесс воплощения и развоплощения особи в полном соответствии с программой неизбежных метаморфоз, которые мы называем возрастными изменениями.
Я лично считаю, что чем раньше особь ознакомится с полной программой своих метаморфоз, тем лучше она сумеет приспособиться к выполнению неизбежных ролевых функций, предстоящих ей по жизни. Но это мнение разделяют далеко не все даже учителя и воспитатели душ. Я же как педагог с многолетним и многообразным опытом утверждаю ответственно, что главное в любом процессе его непрерывность. Как только мы прекращаем осознанные действия в желаемом направлении, мы прекращаем персональное движение к неизбежному, тем самым превращаясь из субъекта этого действия в чистый объект. Из Гамлета в Розенкранца и/или Гильденстерна. В любом знании, памяти, передаваемой из поколения в поколение, должна быть уликовая непрерывность информации, на которую можно опереться для сравнения с собственным опытом.
В сущности мы говорим об осознанной преемственности поколений. Каждое поколение должно быть заинтересовано в передаче самой нужной, полезной и качественной информации будущим потомкам, если конечно мы рассматриваем наш вид как некое единство, частью которого мы являемся. Это единство, накопившее солидный опыт и знания, в настоящий момент испытывает серьезные проблемы со своей целостностью, то есть с преемственностью.
Только в непрерывной преемственности героев нашей истории мы видим закономерности ее развития. Если эпоха Возрождения породила идею государя как государственного мужа, то эпоха Барокко утвердила его право на абсолютную монархию, рухнувшую под ударами эпохи Романтизма, ознаменовавшейся Великой Французской революцией и смертью абсолютизма, а затем и Великой Октябрьской Революции и смертью монархии. Каждый из этих этапов развития порождал свои версии древних в основе мифов. Мы не пойдем дальше по кругам эволюции диалектической пары отец-сын, каждый может уже воспользоваться намеченным алгоритмом самостоятельно. Вернемся в нынешнее время, в сущности в финал всей этой патриархальной истории.
Новейшая иедология, базирующаяся на постулатах американского прагматизма, то есть плюрализма и релятивизма, предполагает радикальную разобщенность ментальных миров человечества. Настолько радикальную, что сам вопрос о реальности, то есть истинности, становится персоной нон грата прежде всего в академических дискуссиях. Соответственно эта идеолгия порождает изоляционизм в социальной практике. Неважно по каким признакам, но наше общество подвергается самой мелкой и радикальной сегрегации со времен, пожалуй, Вавилонского столпотворения. Никто не пытается даже вслушаться в то, что ему говорят другие. Информационное пространство настолько замусорено всевозможными шумами, что сохранить трезвую голову удается очень и очень немногим. Население всего мира подвергается ежесекундной тяжелейшей массовой мозгопромывке. Все медиа работают на эту цель денно и нощно, дробя и так уже весьма примитивные мозги.
Все это несомненные признаки стремительного некроза культуры. Возможно ли противостоять этой программе на вымирание? Если и возможно, то для начала надо понимать, как она работает.
Разберем кратко механизм сегрегации на конкретном текущем примере. Короновирусная паника обнажила и необычайно ускорила технологии по уничтожению массового сознания. (Вопрос о том, кто управляет этим процессом или программой, мы сознательно выносим в скобки, чтобы избежать обвинений в конспирологии или мистицизме, я всегда буду придерживаться только улик). Волны этой паники носят в первую очередь изолирующий характер, это понятно всем. При этом в обществе выделяются особые статусные группы. Сначала пожилые люди 60+, о которых надо как-то особенно принудительно позаботиться, как будто они сами не в состоянии рассчитать риски. Учитывая нашу постсоветскую специфику, многие престарелые родители оказались оторванными от своих детей карантинными государственными границами. Под видом заботы о здоровье этих людей их разлучили с родными, заперли в четырех стенах квартиры наедине с телевизором. А некоторые из них умерли в ковидных палатах, даже не повидавшись с родными. Затем выделили детей, которых изымают из привычной им в том числе и микро-среды. Школьников переводят на дистанционное обучение, сразу разделяя их на «продвинутых» и «лохов», кроме того освобождая дополнительную рабочую силу в нашей стране конкретно русских (у нас ситуация осложнена изначальной сегрегацией русского и титульного населения) старшеклассников, которые невзирая на все предупреждения пошли в разносчики того-сего, востребованное при самоизоляции. И вот теперь взялись за так называемую молодежь, которая специально скапливается в местах скопления по ночным клубам и прочим злачным местам, чтобы распространить ужасный вирус как можно шире.
Все это разрушительные удары по самым основам нашего вида. Наш вид зародился для осознания непрерывной преемственности жизни на Земле, а сама эта осознанная жизнь зарождается только в человеческой семье. Семья — основа жизни и основа ее благополучия. Именно семью разрушает и размывает нынешний глобальный кризис массового сознания. Почему разрушается семья? Потому что из-под нее выбиваются основы. Основ всего три: единство всего сущего, преемственность (=память+сменяемость) поколений и любовь друг к другу. Как уж тут любить через маску? Все три компонента необходимы для существования не только каждого отдельного индивиида, но и всего человечества как семьи народов.
Поэтому «не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит по тебе».
Итак, теперь, когда мы видим, куда направлен основной удар, уничтожающий наш вид, мы по крайней мере знаем, где мы должны сопротивляться, выстроив сначала оборону, а затем перейдя в наступление. Нам надо восстанавливать связи между всеми ключевыми понятиями нашей цивилизации, восстанавливать их во плоти, каждый в своей семье. Чем больше мы будем создавать семей на тех самых трех основах, главная из которых — любовь — тем скорее мы победим нашу внутричеловеческую рознь, стремительно уничтожающую наш вид.
Любовь же — понятие конечно необъятное и трудноопределимое, однако следует помнить, что любовь должна быть направлена вовне, на кого-то другого, на друга. Любовь, обращенная только на себя, быстро и плохо кончается, о чем нам повествует миф о Нарциссе и его фантомном отражении.
И Гамлет погиб, потому что сделал неправильный выбор, подчинившись зову пусть и справедливой мести за отца, а надо было жениться на Офелии и бежать в глубокую провинцию, в Сассекс хотя бы — пчел разводить, и фиг с ними там в прогнившем королевстве. Всегда надо выбирать жизнь и любовь, если есть выбор.
Спасибо автору!