Почему все, включая (куда уж “неподкупнее”) Бунина, пишут о том, что нужно сначала хорошо пожить за границей, а потом рассуждать о смысле жизни в России? Я баба русская, тупая, во мне кроме душонки этой заволжской ничего и нет, я даже сигареты курю стрелянные. В свой-то грозящий полтинник я могу только ощупью, только чувством своим, как Волга безмерным, сказать – дыши. Дыши, пока ты в России. Дальше России – некуда. Влево от России – сплошняком мертвечина.
Я тут, в мертвечине, полы мою, и все время чувствую-думаю. Для нас, русских баб, что думать, что чувствовать, что предчувствовать, что жить, всё одно. Можно еще в хлев пойти козлов выхаживать. Но я пока по местным людям, по домам хожу. С метлой. Я на этой почве начала Гоголя читать, потому что он в Париже все свои мертвые души написал. Только в Париже русские мертвые души и пишутся, даже если и удалось Гоголю в 19 веке жить, а не в нашем рокфеллеровском 21-м. Что такое живое, и что такое мертвое, это только человек русский отличить может. Больше никто.
Вот сижу я в Дармштадте с африканцами за столом. Много африканцев. Некоторых обратно в Африку из-за коронавируса не пускают. Есть африканцы, которые лет 20 в Германии живут. Их сразу видно. Они играют немцев из себя, как в театре. Это смешно. Потому что плохой театр. Мертвый театр.
Также и с русскими. Они тут в Германии все, как актеры в плохом театре. Играют из себя немцев или хорошо адаптированных под немцев русских. Это невыносимо, нестерпимо отвратительная театральная игра. Все знают, как это бывает в плохом театре. Когда ты сидишь в зрительном зале, заплатил за билет, сидишь, смотришь, и тебе нестерпимо стыдно за актеров, которые там кривляются на сцене. Тебе стыдно и за них, за актеров. И за себя, потому что позволил себя одурачить, н…ть – пришел на отвратительный спектакль. Я была лет 10 назад в лучших театрах с известными русскими актерами на спектаклях и мне было дико стыдно за их кривляние. И с тех пор я не хожу в театр.
Так вот Европа сегодня – это какой-то беспросветный отвратительный спектакль с плохими актерами, за которых стыдно. Все эти ЛГБТ, нацменьшинства, беженцы и их пособия, вся эта мудацкая толерантность – это какой-то спектакль, за который ты уже заплатил х…у тучу денег. И сбежать со спектакля, громыхая креслами – западло. Потому что, блин, неприлично и деньги уже заплочены. Сидишь и пялишься в это безобразие. И рядом с тобой сидит х…а туча немцев, которые – слепые и глухие – они уже не понимают, где мертвое, где живое. Съедобное-несъедобное. Это не трагедия, конечно. Это комедия. Это Гоголь. Это смешно по-гоголевски. Он вернулся, само собой, в Россию, написал “Выбранные места” и помер от этого.
Это очень интересный опыт. И я, конечно, могла бы сидеть на шее у Штефана и есть эти бретзели до отвала. И Штефан был бы рад. У меня есть даже такой персонаж «Наташа, которая хочет бриллиантов». Наташа сидит у Штефана на шее и надевает бриллианты. Я не знаю, кого винить, почему мне насрать на бриллианты на любых шеях. Я работаю по домам, потому что я, наверное, изучаю. И потому что не могу жить «на шее». И это не арбатовско-лабковская история «ты такая красивая, ты женщина, живи на шее». Это русская история – способность видеть неискреннюю игру.
Мое поколение вскормлено мечтами о цивилизованном европейском рае. Ницше и Ремарк. И я рисовала эти замки с розами в обрамлении. Внутри замка – г…а больше, чем в туалете казанского вокзала в 90-х годах. Чем в туалете пионерского лагеря советских времен. Г..о, сервированное пастис и сыром пармезан. Это я вам, как инсайдер, говорю. Как уборщица.
Позавчера я написала заявление об уходе с работы уборщицы. А начальница мне ответила: а если мы увеличим зарплату, останешься? Европа в поиске уборщиц. Без языка и даже без знания метлы. У меня есть одна любимая приятельница, она еще и еврейка. Она жила 20 с лишним лет в Германии. И даже записывалась на пособие по безработице и очень страдала. И она говорит: «Я лучше умру с голоду, чем пойду по немецким домам убирать». В итоге она вернулась в Россию, чему очень рада. А еще у меня есть одна русская приятельница из Казани, которая вчера мне сказала по телефону: «Если бы я не знала тебя, я подумала бы, что ты проплачена Путиным!» Есть несколько приятельниц из России, с которыми мне больно говорить. Потому что они не жили в Европе. Не работали здесь. И даже не сидели здесь на пособии. Они живут в России и хотят свободы… Смешные.
Я ж не могу их послать к Бунину. Или к Гоголю. Я ж такая трусливая русская баба, что даже посты в фейсбук я пишу только после пары бокалов вина. Во мне – все мои отсидевшие предки, все мои меня оттригерившие советские учителя, вся моя неизученная мучительно интуитивная русская литература. В которой – прилечь у теплой парадной – уже счастье. Иногда я смеюсь, когда они намекают мне на мою бедность… Иногда я их жалею и варю им их любимое болоньезе. Иногда я обнимаю их детей, с которыми няньчусь за деньги. Дети меня очень любят, что для меня всегда сенсация. Иногда они говорят мне: “Глупая русская Марина, ты даже не знаешь, как хорошо отдохнуть в Ланцароте. Я тебе покажу наши фото с Ланцароты, когда ты закончишь мыть нашу душевую кабину”.
Марина, Вы великолепны!❤
Удивительно, что вот такая простая “баба русская, тупая, во мне кроме душонки этой заволжской ничего и нет, я даже сигареты курю стрелянные” после первой неудачной попытки устроить личную жизнь в Германии пытается это сделать второй раз, и также неудачно, так как чувствует себя оаять неудовлетворенной, неустроенной, неинтегрированной и, судя по всему, несчастной, не уезжает обратно на родину, где и люди живые, и где говна намного меньше, чем в её воображаемом европейском замке. Что же держит такую патриочно настроенную, дюбящую свою родину даму? Что это : мазохизм или?