Доколе? Об этом не напишут Эстонские медиа!
Похожие статьи
Недавно познакомилась с одним немецким драматургом, лауреатом каких-то там всяких творческих премий, моим ровесником. Зацепились языками. Свою работу он называет „handwerk“ – ремесленничество. Со столярным производством сравнивает производство сценариев: «Как бы ты не старался, делая стол, все равно получится стол». Чуть не подралась с ним на теме про Сталина, которого он традиционно по-западному считает хуже Гитлера. По этой, как и по многим другим «животрепещущим» темам, я с немцами зареклась говорить, потому что тут они – спасибо западной лживой массовой пропагандисткой машине – могут выдать такое, что в прямом смысле их задушить захочется. И я меняю тему. На этот раз – на пандемию. Оказалось, творческое население ФРГ от пандемии только выиграло. Этот драматург получил от государства сначала 8 тысяч евро, а потом 20 тысяч евро – за простой. Довольный, заговорил о своем детстве. Я подхватила, и тут он восклицает:
– Ты же выросла в СССР! У нас с тобой были совершенно разные детства! Например, у меня была своя комната, велосипед, много разнообразной полезной, вкусной еды, мои родители и я несколько раз в год ездили на море, а зимой – в горы, кататься на лыжах. Подаааарки! И еще у меня была прекрасная тетя Грета, которая дарила мне на каждый праздник 25 марок! А что было в твоем детстве?, – спросил.
– Знаешь, Энди (на самом деле он Андреас, но многие немцы, точно стыдясь своих немецких имен, любят представляться на американских манер), в природе всегда есть баланс, – гордо сказала я, – Если в одном месте – перебор, то в другом – пустота. И наоборот. Так вот в твоем детстве было много вещей. А в моем детстве вещей было мало. Отгадай с двух раз, чего у тебя не было, а у меня было вдоволь?
И я вспомнила один Алёшкин велик на весь двор. И одно мороженое на двоих. И книжка, зачитанная до дыр. Бабушкин сад и ее песенки. Папина рыбалка на Волге и Каме. В моём детстве была моя личная Волга и моя личная замерзшая необъятная Кама. И мой двор на Дементьева. И мой костер на Блочной. Моя подруга Яна, с которой мы, гуляя, говорили всегда так увлеченно, что не замечали дороги и вдруг обнаруживали себя по колено в какой-нибудь луже или в незнакомой части города. Я была чрезвычайно богата! Я стала рассказывать об этом немецкому драматургу Энди. Я говорила как-то слишком эмоционально, точно запрыгивала всем телом в каждое сказанное о детстве слово. И я видела, что Энди не понимал.
– Но у тебя не было даже велосипеда. А мандарины только раз в год!
– Но у меня были ночные прогулки по Соцгороду! У меня было….
Штефан, который находился рядом, прервал мои перечисления. Он привел пример. Он сказал Энди:
– Вот смотри. В июне мы собрались вдвоем с Мариной лететь в Россию. Самолет был в 6 утра. За несколько дней до нашего вылета все наши немецкие новости бомбили меня информацией, что в России красный уровень опасности по коронавирусу. В ночь перед вылетом я не понимал, лететь или нет. Врут СМИ или нет. И в час ночи Марина стала обзванивать своих друзей в Питере, в Москве, в Казани, чтобы узнать из первых рук ситуацию. И не было ни одного человека, который бы не снял трубку и подробно не рассказал бы о житье-бытье. В час, в два и даже в три часа ночи! Просто, чтобы прояснить ситуацию. Ты можешь себе представить такое в немецком обществе?
Энди не мог себе представить такое в принципе. Ночью нужно спать. А звонок ночью – крайний признак вмешательства в личную жизнь и токсичное нарушение личных границ. Сколько живу в Германии, никогда не слышала здесь слово «душа» – „Seele“. Говорить с немцами о душе, это еще хуже чем о Сталине и Путине говорить. Тут совсем – полный атеистический пропагандисткий потребленческий мрак.
