Доколе? Об этом не напишут Эстонские медиа!
Похожие статьи
повесть
Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрёт, то останется одно, а если умрёт, то принесёт много плода. (От Иоанна. Гл.12, стих 24).
Каждое утро Галина несла на спине Петьку в школу. Родился Петя, как казалось, нормальным ребёнком. Правда, долго не ходил. Первые шаги сделал, когда ему было около четырёх лет. А где-то к семи годам стал передвигаться на четвереньках. Сколько Галина ни билась, выпрямиться не мог, а если мама слишком донимала, пытаясь Петьку поднять на ноги, плакал – было больно. Повезли в районную больницу, потом в областную, диагноз был одинаковым – запущенный туберкулёз позвоночника.
Никакой надежды врачи не давали, только говорили – эта болезнь развивается при плохих бытовых условиях и от недоедания. Соседка Галины Катерина категорически заявила: бытовые условия в деревне у всех одинаковые, а Петькина болезнь – это грех, что даром не прошёл. Вот теперь Гальке и приходится таскать его на спине. Катерина считала: её Петька родился без отца, значит – во грехе!
Галина молчала. Судьбе она покорилась давно, но греха за собой не чувствовала.
Некрасивая она была. Костистая, нескладная, в селе её прозвали “Коромыслом”. Большой нос в форме сливы никак не украшал лица. Вокруг рта у Галины довольно рано образовались горькие складки. Глядя на них, трудно было представить улыбку на её лице. Не ждала Галька для себя пары в этой жизни. Кому она такая приглянется?
Её Петька – дитя войны. В то время через их село немцы гнали пленных, наших, советских. Остановились на двое суток, чтобы жители села подкормили изголодавшихся людей – у немцев было плохо с провизией. Распределили всех по хатам, конечно, с охраной. У Галины оказались на постое немец с двумя нашими пленными. Удостоверившись, что у хозяйки в доме ничего нет, кроме ведра картошки, немец ненадолго отлучился, а вернулся с куском сала и каской, наполненной яйцами.
Вечером Галина их накормила. Всех. Тайком от немца поливала жиром картошку пленников, потом втихаря подкладывала в тарелки шкварки.
А ночью она не помнит, кто к кому подошёл: то ли он – к ней, то ли – она к нему… К утру она знала, что его зовут Алексей. Алёша, её Алёша… Родом он с Урала. Есть там такой посёлок со смешным названием – Пичугино, маленький посёлок, почти такой, как их село… А больше ни о чём не говорили. Ни к чему было.
Так, что её Петька – Алексеевич. А фамилия, как и у Галины – Коломиец. И никакого греха нету, как и нету отца. Наверное, его убили. А может, и нет. Петьке она сказала, что его отец погиб на фронте. Один только раз сказала. Больше разговора с сыном на эту тему не было.
В селе Галька числилась в бедняках. Кроме кур с петухом ничего не было. Ну, и ещё огород. Но даже с этим малым хозяйством она еле-еле управлялась. Ведь Петьку на спине надо было отнести в школу и обратно. И так – каждый день. Предлагали Галине получать в школе домашнее задание и пусть парень дома занимается – матери будет легче. Но Галина встала стеной: её Петька будет учиться, как все – в школе! Ведь занимался мальчик хорошо, особенно успешен был в математике и алгебре!
Храня в голове высказывания врачей насчёт недоедания, Галина решила купить козу. Она была уверена, что Петька станет пить козье молоко и выздоровеет. То ли слышала где о целебности молока, то ли – сама придумала.
В селе люди, которые держат коз, были предметом насмешек. Зажиточные хозяева, как правило, держали коров. Тем не менее, козу Галька купила. Пришлось, правда, расстаться с единственной ценной (по представлению Галины) вещью, которая досталась ей от прабабки – это пять ниток бус из яшмы. Козу она купила дойную, привела домой и сразу надоила кринку молока.
Поначалу Петька был против. Боялся, что над ним будут в школе смеяться. Чего доброго, ещё “козлом” прозовут! Но к счастью, всё обошлось. Коза Монька была миролюбивым существом, всем пришлась по душе и даже соседка Катерина иногда, чтобы не пропадать добру, бросала Моне через забор свекольные очистки.
Петька становился тяжелее, а Галина всё больше уставала. Особенно трудно было осенью, когда начинались дожди и дороги заливало водой.
Если раньше Галина ничего не боялась – ей просто было некогда – то в последнее время она панически опасалась заболеть. Ведь тогда Петька будет обречён! Кто его отнесёт в школу, а потом обратно -домой? Он ведь до сих пор так на четвереньках и передвигался. Оставить сына без учёбы Галина даже в мыслях не допускала! В мечтах она видела Петьку здоровым, стройным, с образованием и… с профессией.
* * *
В тот год осень была дождливой, а потом внезапно взялись заморозки. В гололёд Галина привязывала к подошвам сапог тряпки: чтобы меньше скользило. Случалось, они с Петькой падали, потом долго подымались, без табуретки взять Петьку на спину было непросто. Один раз не выдержала, заплакала, но стал плакать и Петька… Они тогда не дошли до школы, вернулись обратно. Больше она никогда не позволяла себе плакать.
Однажды вечером Галина с Петькой возвращались из школы. Перед домом во всю ширину дороги образовалась огромная, подёрнутая льдом, лужа. Галина про неё помнила и они благополучно миновали каверзное место, но вдруг услышали непонятные звуки, доносящиеся с середины лужи. В сумерках всего не разглядишь, и Галина, обернувшись назад, крикнула на всякий случай: “Кто там?”. Послышалось какое-то барахтанье, потом невнятный голос:
– Помогите, не могу подняться!
По голосу Галина не определила, кто это был, но поняла: человек – нетрезвый и, видимо, промокший. А на дворе – мороз, к ночи он усиливался. Зная, что с Петькой на спине она помочь не сможет, крикнула:
– Подожди немножко, я сейчас ребёнка отнесу и вернусь!
Галина, чуть ли не бегом, поспешила к дому. Потом, оставив в хате Петьку, сняв с сапог тряпки, вернулась обратно. Потерпевший продолжал бултыхаться в воде, но подняться самостоятельно на ноги не мог, был сильно пьян. Подойдя ближе, Галина узнала Ваньку-Микробу, местного алкаша. В том месте, где он ворочался, лёд под ним провалился, хлюпала чёрная жижа и Микроба весь, с головы до ног ею вымазался. Осторожно ступая, чтобы не набрать воды в сапоги, женщина, подойдя совсем близко к потерпевшему, взяла его за руку и стала дёргать, пытаясь поднять.
Спасение продолжалось долго. Хоть Ванька-Микроба не был крупным мужчиной, но пьяного, да ещё в промокшей одежде, поднять Галина не могла. Поэтому, так лежащего, и волокла по замёрзшей земле, часто останавливаясь для передышек. Когда опомнилась, обнаружила, что, видимо, по привычке, притащила трофей под дверь собственного дома. В сарае дурным голосом кричала Моня, требуя, чтобы её подоили. Стемнело, под ногами похрустывал лёд – ночью подморозило.
На Микробе одежда задубела, зубы от холода выбивали дробь. Но подняться на ноги всё равно не получалось. Хмель из его головы выветрился, он понимал: если эта женщина ему сейчас не поможет, до утра он замёрзнет. Микроба, судорожно вспоминая деликатные слова, – их он когда-то нашёптывал своим бабам, торопливо выговорил:
– Ты, того… миленькая, не бросай меня, а? Я в долгу не останусь! Я же тебя знаю, у тебя ребёнок – калека, ты его на спине носишь. Вот только забыл, как тебя зовут…
– Галькой меня зовут. Пить надо меньше, тогда будешь всё помнить!
Ответила Галина сердито, потому, что вдруг поняла: ей никуда не деться от этого алкаша. Не возьмёт же она грех на душу, чтобы он ночью замёрз? Горько ухмыльнувшись, ни к кому не обращаясь, промолвила:
– Видно на роду написано – таскать на себе тяжести!
Она его тогда спасла. Помогла снять задубевшую одежду, взамен дала сухую фуфайку. Вместо брюк Микроба завернулся в рядно. На пол, в углу прихожей, Галька бросила старый, облезший тулуп. Зимой этим тулупом она закрывала от холода входную дверь. Сверху набросила на лежавшего ещё одну фуфайку, хотя Ванька и так уже благодарно храпел. Мокрую одежду развесила около горячей печки.
Утром женщина могла бы дольше поспать, было воскресенье, но вспомнив про Микробу, поднялась. Выйдя в прихожую, она увидела сложенные аккуратной стопкой вещи, которыми обогревался Ванька. Самого потерпевшего не было. Облегчённо вздохнув, Галина пошла доить Моньку.
Позже, сидя за столом в ожидании молока, Петька, недовольно поглядывая на мать, сказал:
– Мам, ты никому не говори, что мы помогли этому пьянице, а то и нас будут называть Микробами!
Галька и думать об этом уже забыла, поэтому ничего и не ответила.
* * *
Хата Ваньки-Микробы стояла на краю села. Его двор соседствовал с кладбищем, что Ваньку нисколечко не тревожило. Жил он в хате один. Уже и не помнит, сколько лет один. Мать умерла, когда Ванька служил в армии. Отец не вернулся с войны. Собственно, прозвище “Микроба” у Ваньки от отца. Когда-то давно, Иван был ещё маленьким, его отец попал в больницу с гнойным нарывом на ноге. В то время оказаться в больнице было редкостью. Вернувшись домой, отец начал щеголять медицинскими терминами, чаще всего звучало слово “микроб”. Отец всякий раз напоминал жене и маленькому Ивану – мойте с мылом руки (правда, мыло в доме бывало нечасто), иначе заведутся микробы и заполонят весь дом. Иван ещё помнит, как спросил тогда отца:
– Тату, а эта микроба большая? А где она будет спать?
Мать тогда накричала на отца, зачем учит ребёнка всяким ругательным словам?
Но слово “микроба” (почему-то ставшее женского рода) пошло по селу и всю семью Ваньки стали называть Микробами.
После армии Ванька женился, даже несколько раз. Жены были все пришлые, из соседних посёлков. Но долго не задерживались, бросали Ваньку, благо детей не было. Любил Микроба выпить. А если более точно – был горьким пьяницей. Сам об этом знал и давно смирился. Имущества у него никакого не было, кроме кур и петуха, оставшихся от последней жены. А в колхозе, что зарабатывал, то и пропивал. Хотя, как говорили сельчане, мог бы жить хорошо, руки у Ваньки- золотые. В столярной мастерской он был подручным Кольки Голодка, а тот – признанный мастер, хотя тоже выпивал.
* * *
Очнувшись в чужом доме, Микроба поспешно вскочил на ноги, быстро собрался и ушёл, чтобы не встречаться с хозяйкой – стыдно. Прибежав домой, первым делом опохмелился. Больше пить не стал – был слишком перепуган. Понимал, что если бы не эта Коромыслиха, был бы Ванька сейчас покойником.
Микроба вышагивал по давно неубранной хате, от стенки к стенке, держа руки в карманах штанов, пытаясь осмыслить вчерашнее происшествие.
Вывод был один – бросить пить. Но его натура противилась этому, услужливо предлагая всевозможные лазейки. В конце концов Микроба пошёл на компромисс с самим собой, решив пить меньше. Вот, опохмелился утром, и до вечера – ни-ни! А сейчас он, как порядочный человек, должен эту Коромыслиху как-то отблагодарить. Чтобы такое придумать? Денег у него нет, а то можно бы купить что-нибудь в сельмаге – печенья там, или ещё чего…
Поняв тщетность мыслительных усилий – деньги-то от них не появятся – Ванька стал думать в другом направлении…
Кажется, бабы любят цветы. Точно! Когда он служил в армии, помнится, воровал на клумбе в войсковой части розы и ходил на свидание с девушкой! Но сейчас за окном мороз, откуда цветам взяться?
Ванькин взгляд остановился на стенке, где висел засиженный мухами и покрытый пылью образ неизвестного святого, а может и Бога, – понять было невозможно. Сверху за образ был воткнут букет бумажных цветов, предположительно – роз. Из-за плотной паутины определить его цвет было нельзя.
Откуда взялся букет – Ванька не помнил. Он подошёл к иконе и, громче обычного, чтобы взбодрить себя, произнёс:
– Я не все цветы возьму, всего три штучки!
Микроба отделил три пыльных цветка, остальные воткнул обратно, на всякий случай неумело перекрестившись. Потом стал старательно чистить цветки от паутины и пыли. Через какое-то время он решил, что цветы готовы к использованию. В углу, занавешенном рядном, где была свалена в кучу одежда, порывшись, Ванька вытащил рубашку, решив: она – самая праздничная. Одевшись, он спрятал цветы под фуфайку и, уже выходя из дома, увидел около двери трость с отшлифованной ручкой: он делал её во внеурочное время недели две. Во всю длину трости протянулась хитроумная резьба с птицами на завитушках. Получилась она на загляденье – сам Голодок завидовал! Немного подумав, он прихватил трость с собой и двинул в гости.
* * *
Между тем, Галина, накормив Петьку и подложив ему побольше книжек, вышла в сарай к Моньке, пытаясь придумать, как бы утеплить загон, где будет зимовать коза. А как утеплишь, если дверь в сарае висит на одной петле?
Именно в это время во двор и зашёл Ванька Микроба. Выражение лица у него было одновременно торжественное и смущённое, а, увидев Галину, он совсем потерялся. Даже поздороваться забыл. Потом, спохватившись, стал почему-то совать ей в руки трость. От неожиданности Галька тоже стушевалась. Трость оказалась у неё в руках, и она не знала, что с нею делать. Соседка Катерина, увидев через дырку в заборе у Гальки мужика, ещё не зная, кто это (но само по себе диковинно!), захлёбываясь от любопытства, воскликнула:
– Гальцю, а кто там у тебя?!
Галина, придя в себя, нарочито будничным тоном ответила:
– Пришли дверь в сарае ремонтировать!
Потеряв интерес, Катерина исчезла, а Галина с Микробой зашли в дом. Ванька остановился сразу у двери, смяв в руке шапку и не осмеливаясь пройти вперёд. Петька из комнаты крикнул:
– Мам, кто там?
Галина пригласила Микробу пройти дальше, где сидел Петька. Потом подала мальчику трость со словами:
– Это тебе дядя Иван принёс в подарок. Мы вчера вечером ему помогли, помнишь, когда шли из школы?
Но Петька ничего не слышал, он восхищённо разглядывал чудную вещь, примеряя её то – как стрелу, то – как саблю, и приговаривал:
– Вот это да! Во класс! Все обзавидуются в школе!
Потом недоверчиво посмотрев на Микробу, переспросил:
– Это мне? Насовсем, да?
Таких волнительных и одновременно приятных минут Ванька Микроба ещё не испытывал. Он радостно закивал головой, потом, обретя дар речи, заверил Петьку:
– Конечно, насовсем! Я тебе ещё другую сделаю, она будет лучше этой!
Петька, бессознательно прижав трость обеими руками к груди, уверенный, лучше не бывает, испуганно замотал головой:
– Не надо лучше, пусть эта будет!
Микроба со всем соглашался, повторял за Петькой: да, лучше не надо, как Петька захочет, так и будет!..
Когда Галина предложила Ваньке снять фуфайку, он вдруг вспомнил о цветах. Ставшие совсем плоскими, они зашуршали у него под полой. Он опять сконфузился, не зная, что с ними делать. Взял цветы обеими руками, оглядываясь вокруг, куда бы их приткнуть. Галька, увидев цветы, сначала откровенно изумилась, потом медленно, начиная понимать суть происходящего, залилась давно забытым румянцем. Она вдруг осознала, что ей впервые в жизни мужчина дарит цветы. Взяв одновременно фуфайку и мятый, неопределённого цвета бумажный букетик из рук Микробы, она поспешила на кухню.
Потом все втроём ужинали, пили молоко. После этого, по просьбе Галины, Ванька отремонтировал дверь в сарае. А потом, уже по собственной инициативе, и дырку в заборе заделал: в неё заглядывала дотошная Катерина.
Вечером Микроба ушёл домой в предвкушении перехватить рюмку-вторую ввиду хорошего настроения.
Рюмка-вторая вылились у Микробы в длительный запой.
Каждый вечер Галина ловила себя на том, что подсознательно посматривает на калитку во дворе. Она знала, что Ванька в запое, слухи в селе распространялись быстро. Видимо, ждала конца запоя.
* * *
Он пришёл. Через две недели с опухшим лицом и дрожащими руками. Опять стоял у порога с шапкой в руках, уже без цветов… Галька поставила на стол миску горячего борща. Как на врага, набросился на борщ Микроба: через пять минут миска была пустой. Потом Ванька будет говорить: борщ его Галюни лечит все болезни, при этом щёлкал себя пальцами у шеи.
В этот раз Микроба остался у Галины. После того, как Петька уснул, они долго разговаривали. Ванька съел ещё одну миску борща.
Галина приготовила Микробе постель отдельно, но потом оказались в одной…
Клялся Ванька самозабвенно. Чтобы он, когда-нибудь, хоть рюмку? Да никогда в жизни! А если Галюня хочет, он поклянётся и Петькой, и Галей, и вообще, всей их семьёй!
Галька верила, и засыпала со счастливой улыбкой на устах.
* * *
Иногда Ванька держался, между запоями не пил по три недели. За это время успевал переделать массу работы. По утрам относил на спине Петьку в школу, давая Гальке отдохнуть. Хотя мальчик жаловался, что в школе его дразнят, говорят: “микроб на микробе едет”. Тогда с ними шла Галина и перед самой школой Ванька пересаживал Петьку ей на спину. Смастерил Микроба в перерывах между запоями ручную повозку. Строганные, гладкие доски сияли желтизной, в самой повозке он сделал приспособление, на которое Петька должен опираться, но… не подошла повозка. Больно было Петьке в этом положении, он не выдерживал и пары минут.
Если очередное устройство не подходило Петьке, Микроба не огорчался, начинал мастерить следующее. Однажды Галина, приехав с базара (теперь она могла себе это позволить), застала во дворе целое представление. Петька, наполовину выпрямившись, опирался руками на перекладину, прибитую к толстой палке. Устройство чем-то напоминало руль машины. Внизу к палке было прикреплено деревянное колёсико. Микроба, раскинув руки, как клуша крылья над цыплятами, стоял в готовности, а Петька пытался двигаться к нему. Ванька приговаривал:
– Иди, Петрусь, не бойся, если что – я поймаю!
Онемевшая от испуга, а больше – от неожиданной радости, Галька, стояла у входа во двор, боясь спугнуть сына.
Микроба занимался с Петькой ежедневно, благо – были каникулы. Даже в запой уходить стал реже. К началу учебного года, когда парню надо было идти в седьмой класс, он мог, хоть и медленно, но самостоятельно передвигаться с двумя палками в руках, которые сделал Микроба. Больше Петьку на спине не носили, только, на всякий случай, кто-нибудь его сопровождал.
Галина расцвела. Когда у Ивана подходило время запоя, терпеливо ждала его окончания. Следила, чтобы ночью Микроба был дома. Если же его долго не было, шла искать. Находила, волокла домой. А Ванька, приходя в себя, просил целебного борща. Петька постепенно выравнивался, уже ходил с одной палкой. Галина стала весело шутить с соседями через забор У неё вдруг смех оказался звонким, заливистым. Катерина пыталась поддеть соседку, выспрашивая:
– Гальцю, признайся, твой Микроба мужчинские обязанности исполняет или же только пьёт, а ты его вонючие штаны стираешь?
Хотелось Катерине побольнее уколоть Гальку, а то поглядите – вся так и светится!
А Галина не чувствовала уколов. Ей только неприятно было, когда её Ванюшу называли “Микробой”. Поэтому в разговорах она всегда старалась подчеркнуть: “мой Иван”. Что же касается “мужчинских обязанностей”, Галька сердито ответила:
– Не твоё дело! – больше сказать она не могла ничего.
Она не знала, как выглядят эти самые “мужчинские обязанности”… У неё не было сравнения. Как было с Петькиным отцом – не помнит. Когда пытается оживить те моменты, взгляд, почему-то, останавливается на старой иконе, оставленной ещё бабушкой. Затем – её Петька. Навсегда.
А хорошо или плохо ей с Ванюшей – это никому знать не положено, кроме неё!
* * *
Теперь Микроба ходил на работу в чистых рубашках. Он полностью перешёл к Галине, свою хату закрыл, взяв с собой кур и петуха. Вся одежда на нём была починена, где надо – стояли заплатки. Колька Голодок был доволен – его подручный стал приличным мужиком, не грех на пару и выпить. Не то, что раньше, когда Ванька был грязным забулдыгой.
Перед выходными Голодок с Микробой всегда распивали бутылочку. Не слишком пьяные, любили пофилософствовать. Голодок обычно начинал так:
– Интересная штука эта жизнь, Иван… Вот, допустим, твоя Коромыслиха. Скажем прямо, на лицо баба неприглядная, неказистая, одним словом…
В этом месте Микроба обиженным голосом прерывал Голодка:
– Кому – повитка, а мэни, як квитка!
Толкование этой старинной пословицы таково: для кого – загородка с мусором, а для меня – очаровательный цветок.
Голодок согласно кивал головой:
– Вот я и говорю. А душа, видишь, у неё какая? Вон, как тебя отогрела! Ну, давай, ещё по одной!
Микроба честно хотел сегодня придти домой вовремя, выпившим в меру, поэтому, поднявшись, намереваясь уходить, ответил:
– Хватит, Николай, мне надо домой!
Голодку хотелось ещё выпить, тем более, что его Наталка сегодня заночует у сестры, как же не использовать такой момент? Поэтому Колька, зная, что именно действует на Микробу безотказно, торжественно провозгласил:
– Выпьем за Галюню, которая спасла тебя от смерти!
Ванька с готовностью бухнулся на стул, беспрекословно поднял рюмку и медленно выпил.
В тот вечер они пили много и почему-то в разных местах. Так по крайней мере казалось уже позже Микробе. Кажется, к дому его подвели, и он сразу свалился. Услышав возню, Галина вышла и, стараясь не разбудить Петьку, затащила Ивана в дом, кое-как уложив в кровать.
В постели произошёл с Микробой неприятный казус. Как он позже всем объяснил, что только лишь по ошибке использовал собственные штаны не по назначению. Ну и, конечно, ещё в силу слабости духа, в чём душевно раскаивается.
Когда Галька, зажав пальцами нос, попыталась растормошить Микробу, чтобы убрать последствия его “ошибки”, Ванька по-военному, как всегда, после второй рюмки, рапортовал:
– В чём дело, Галя?.. Не может быть, Галя! – потом после некоторых манипуляций под одеялом Микроба совсем не по- армейски в панике прошептал:
– Так точно, Галя, есть…
Где-то через неделю эта история, обросшая анекдотическими подробностями, передавалась из уст в уста по всему посёлку. Для Петьки, который и до этого не жаловал Микробу, этот случай стал последней каплей. Больше он не хотел иметь никакого отношения к этому пьянице и матери так сказал.
К тому времени Петька совсем выпрямился, ходил без палки. Все увидели, что он рослый, широкоплечий парень с симпатичным лицом. Закончив среднюю школу, “на отлично”, он поступил на бухгалтерское отделение в техникум, который находился в областном городе.
Ванька Микроба после того срамного случая, изгнанный Петькой окончательно, жил в своей хате. Пока держался – не пил. Галина тайком от сына носила Ваньке в кастрюльке целебные борщи.
В день отьезда Петьки на учёбу Микроба выпросил авансом в счёт будущей работы у хозяев большой кусок сала и принёс Галине. Как на зло, во дворе первым его увидел Петька. Загородив собой входную дверь, парень жёстким тоном сказал:
– Нечего вам здесь делать! Не позорьте нас, уходите! И маму не беспокойте, она теперь одна – я уезжаю, но наведываться буду каждую неделю!
Микроба подобострастно закивал головой и с готовностью подхватил слова Петьки:
– Да, Петрусь, я знаю, что ты уезжаешь! Я поэтому и пришёл!
Вдруг он подумал, что Петька может не взять от него сало. Оно, завёрнутое в тряпку, лежало в ведре, поэтому просительно добавил:
– Я уйду, ты только передай маме её ведро, оно было у меня! – поставил ведро на скамейку и поспешно ушёл…
Галине тогда очень помогло это подношение Ваньки. Нечего ей было дать сыну в дорогу, а сало в то голодное время было залогом благосостояния.
Через какое-то время, после отьезда Петьки, Микроба вновь возвратился к Галине. Следили только, чтобы перед каникулами Ванька вовремя уходил в свой дом. Хотя Петьке в первый же день доносили, что в его отсутствие Микроба живёт с его матерью. Когда сын начинал мать отчитывать, та оправдывалась:
– Петя-сынок! А кто же будет чинить сарай, забор? Да и крышу на хате надо ремонтировать… Я уже сама не могу, здоровья нету. А Иван ведь всё делает! – потом, помолчав, униженно заглядывая Петьке в глаза, заканчивала, – он не такой уж плохой, правда…
Петька презрительно хмыкал, обрывал неприятный для него разговор и спешил на свидание. Вот уже полтора года, как он встречается с Маней Широковой. Её имя было – Мария, но сельчане за мягкий нрав и сердобольность любовно называли её “Маней”. Хотя Маня была на три года старше Петьки, тем не менее, пришлись они по душе друг другу. Ждали окончания его учёбы, чтобы пожениться.
Ванька Микроба со своей Галюней, да и все соседи привыкли к такому распорядку: когда Петька в отьезде – они вместе, а перед прибытием сына Галька отсылала Микробу в его хату.
Между тем, Петька закончил учёбу и получил направление. Работать предстояло бухгалтером в отдалённом районе области. Маня собиралась переезжать на новое место. Они стали мужем и женой тихо,без шумной свадьбы полгода назад, зарегистрировав брак в сельсовете. Мог бы, конечно, Петька попроситься в свой район и ему бы пошли навстречу, учитывая его инвалидность, но, здраво рассудив, сам не захотел. Здесь он ещё долгое время был бы “Петькой”, а что ещё хуже, его имя ассоциировалось с Ванькой Микробой. Если кто не понимал, что за “Петька такой”, объясняли – его ещё Микроба на спине в школу носил… На новом же месте жительства его уже называли Петром Алексеевичем! А к матери будет наведываться, оправдывался перед собой Пётр Алексеевич. Супруга Маня поддерживала мужа во всём, даже если думала по-другому.
* * *
Поначалу Петька довольно часто проведывал мать. Для Галины более радостного праздника, чем приезд сына, не было. Всякий раз она угадывала день приезда Петьки – перво-наперво отсылала Микробу, чтобы не мозолил Петеньке глаза, потом убиралась во дворе, в хате. Козу Моню тоже приводила в порядок – начёсывала щёткой бока, мыла с детским мылом вымя. Вдруг сынок захочет молочка попить?.. И вот заходит её осуществившаяся мечта в дом: Петенька, высокий, красивый и такой важный – Пётр Алексеевич! И всегда с гостинцами.
Долго никогда не гостил, на второй день уезжал – работа. Оставлял Галине немножко денег: она их в тот же день тратила в сельском магазине. Покупала мужскую рубашку или тёплый шарф и к возвращению Микробы преподносила ему, как подарок от Петьки: он, якобы, просил передать Ивану. Ванька знал, что вещи куплены Галькой в магазине, но делал вид, что верит и благодарил Петю. Потом визиты Петьки прекратились. Манины родственники сообщили: у молодых родилась девочка. Иногда Гальке приходил по почте денежный перевод от сына. Суммы были незначительные, тем не менее, Галине доставляли радость неимоверную. Когда Маня родила второго ребёнка, переводы прекратились.
Микробе уже не надо было уходить в свой дом, бояться было некого. Пить он продолжал, но, как казалось его Галюне, всё-таки меньше. Запои были покороче. А по мнению Голодка, так Ванька совсем стал трезвенником: мыслимо ли, всю неделю до вечера пятницы Микроба рюмку в руки не брал. Но уж за выходные, конечно, навёрстывал за всю неделю.
* * *
Силы у Гальки поубавились и волочь Ваньку на себе домой она уже не могла. Ждала, когда сам придёт. Он приходил – посрамлённый, кругом виноватый. Доставал из кармана деревянную поделку и клал ей на подушку очередного журавлика или медвежонка. Нравились Галине его изделия. А Микробе нравилось смотреть на Галину, когда она, как ребёнок, гладит руками его зверушек и улыбается. Тогда начинал улыбаться и Ванька. К тому времени Галина больше лежала, стало прихватывать сердце – перенесла инсульт. Иногда с нетерпением ожидала его прихода: подоить Моньку у неё не хватало сил. Приходил Ванька всё ещё пьяненький, одевал Галькину кофту, голову повязывал платком и шёл доить козу. Без этих атрибутов Монька не подпускала к себе Микробу и однажды довольно чувствительно боднула его в плечо. Видя Ваньку в кофте и платке, Галина, несмотря на болезнь, не могла удержаться от смеха. Микроба с удовольствием подметил, что когда его Галюня смеётся, на её лице исчезают морщины, хотя казалось бы, должно быть наоборот.
Изредка приходила весточка от Пети. В преддверии восьмого марта получила Галина открытку с поздравлением. Почерк был Мани, но какая разница Галине? Всё равно от семьи, где живёт её Петя!
Ванька также готовил своей Галюне подарок. Был у него в закромах выдержанный временем кусок кленовой дощечки с чудным узорчатым срезом. Его-то Микроба и использовал. В итоге получились две обнявшиеся фигуры, а над ними распростёртое крыло, надо полагать, ангела.
Очень Ванька хотел, чтобы фигурки получились похожи на них: его и Галю. Даже настрогал ольховой коры, сделал настой, чтобы покрасить одну фигуру под цвет (как он думал) Галиной кофты. Когда понял, что сходства ему не добиться – добавил к поделке фигуру козы Моньки – она ему всегда удавалась, особенно деревянные глаза-кругляшки, выкрашенные бузиновым соком. Ну, а рядом с козой, ясное дело, могут быть только Галина и Иван.
Микроба завершил работу над поделкой, и Колька Голодок сразу узнал в фигурах Коромыслиху с Иваном. Восьмое марта будет через два дня, но Ванька сегодня вручит Галюне подарок. Не терпелось ему увидеть, как Галюня будет радоваться.
Вечером, закончив работу в мастерской, Голодок с Микробой, как всегда перед выходными, выпили. Заодно и подарок Галюне обмыли. Остановились вовремя (по крайней мере – так им казалось) и, уважая за это каждый себя и друг друга в отдельности, разошлись по домам.
По дороге домой Ванька с удовлетворением ощупывал в одном кармане подарок для Галюни, а в другом бутылку, припасённую на утро для опохмелки. Зайдя во двор, он решил ещё немножко подкрепиться, с тем, чтобы уже в доме – ни-ни, не расстраивать Галюню. Отхлебнул на глазок прямо “из горла” и зашёл в дом. В прихожей стал раздеваться. В доме было тихо, видимо, Галюня спит, и остановился в нерешительности: будить её или дать поспать. Утром, когда уходил, она плохо себя чувствовала. Пришла Ваньке на ум фраза: “сон – лучший лекарь”, и он тихонько опустился на стул, вынув из карманов бутылку и подарок. Бутылка была наполовину пустая, чему Микроба искренне удивился, а потом, подумав, что водка пролилась по дороге, оставшуюся выцедил в стакан, решив, что так будет сохраннее. Тишина продолжалась, и Микроба, поднявшись, нетвёрдой походкой пошёл в комнату, где спала Галина.
Она почему-то лежала около кровати на полу. И ничем не укрытая!
– Галюню, ты же замёрзла! Сейчас, подожди, я тебя укрою!
Микроба стащил с кровати одеяло, наступил на его край и упал вместе с одеялом рядом с лежавшей Галиной. Ещё попытался укрыть Галю свободным концом. Случайно коснулся её руки, которая была совсем холодной.
– Видишь, как замёрзла! Сейчас я тебя согрею, моя пташечка…
Так бормотал Микроба, засыпая, но всё ещё честно стараясь натянуть одеяло на Галюню. В конце концов его храп привычно разнёсся по всему дому.
* * *
Пробудился Ванька на полу от громких голосов и холода. Рядом с ним, под скомканным в кучу одеялом, лежала Галина. Обнявшая её под одеялом рука Микробы онемела от холода. Он поднял руку и с трудом начал разминать пальцы. Почему-то вокруг суетились Колька Голодок и соседка Катерина. Катерина возмущённо выкрикивала какие-то непонятные для Ивана слова:
– Я так и догадывалась, что этот пьяница угождал ей в постели! А покойница-то, видишь, тихоня-тихоней, а до этого дела была вон какая охочая!
Голодок пытался остановить Катерину, в замешательстве повторяя:
– Ну что ты, Катя, право? Что теперь уже говорить, молчи! Откуда нам знать, как промежду них было?
Катерина не сдавалась:
– А чего тут знать? Душа на ладан дышала, а она – с мужиком, да ещё на полу! Тьфу! Прости, Господи!
Под эти вопли Микроба поспешил встать, его поразило слово “покойница”:
– О какой покойнице они говорят?! И что происходит? Почему Галюня лежит до сих пор и молчит?
Ванька рывком стащил одеяло с Галины, она лежала неподвижная с закрытыми глазами. Одна рука вытянулась вдоль тела, а другая, которую Микроба ночью пытался отогреть, как вылепленная из воска, лежала на груди покойницы. Он оглянулся вокруг, потом с одеялом в руках опустился на колени. Наклонившись над телом, взял её восковую руку в тёплые ладони и стал дышать на неё, как зимой в мороз, приговаривая:
– Сейчас, пташечка, я согрею тебе ручки, подожди немножко! Вот так, вот так!..
Катерина и Голодок в смущении замолчали. Потом Микроба вдруг вскочил и с криком: “ты же ещё подарок не видела!” – выбежал в прихожую. На столе стояли пустые бутылка и стакан, а рядом лежала Ванькина поделка. Он схватил её, метнулся обратно, опять встал на колени и положил деревяшку на грудь покойницы рядом с застывшей рукой.
Катерина и Голодок в растерянности украдкой вытирали слёзы. Микроба хотел рассказать, как сначала не получались фигурки, но на полуслове замолк. Он вдруг увидел горькие складки вокруг рта Галины. Их в последнее время не было… Он медленно поднял голову и, глядя на стоявшего рядом Голодка, ровно проговорил:
– А моя Галя умерла, потом помолчав, добавил, – а говорила, что будет сегодня борщ варить…
Затем, рассудительно забрав с груди покойницы деревянную поделку, поднялся и медленно вышел из дома.
* * *
Через два дня Галину Коломиец хоронили. Приехал сын Петька, Маня не смогла – осталась с детьми. Хоть Голодок и приказал Катерине молчать о подробностях смерти, слухи, да ещё извращённые, бродили по селу. Видимо, дошли до Петра Алексеевича, иначе почему бы он предупредил Голодка, чтобы Микробы на похоронах не было!
Между тем, Ванька в день похорон сидел за столом в своей хате и никак не мог напиться, тупо уставившись в наполненный стакан. Иногда переводил взгляд на фигурки и начинал гладить поделку руками.
Поздно вечером, в сумерках, пошёл на кладбище. Свежую могилу нашёл быстро. Присев на корточки, брал руками свежие комки земли и старательно размельчал их.
Он не помнит, сколько этим занимался. Потом поднялся и в недоумении оглянулся вокруг – он не знал, куда жить?.. Неожиданно из его горла вырвался какой-то клокочущий звук – постепенно он перешёл в завывание. Совсем рядом, ему в унисон, протяжно завыла собака. Собачий вой отрезвил Ваньку, и он, потерев грязными руками мокрое лицо, побрёл домой. Благо его хата стояла совсем рядом с кладбищем.
Пётр Алексеевич забил горбылём окна и двери опустевшей хаты. Козу Моньку и кур забрали родственники Мани. Передал Петька через Голодка, чтобы Микроба забрал своих пятерых куриц и петуха. Не хотел Пётр Алексеевич иметь с Ванькой ничего общего. Ванька забрал. Он делал всё, что ему говорили. Только молчал. Казалось, – это навсегда. Голодок жаловался:
– Совсем Иван бирюком стал! За целый день не услышишь от него слова!
Но однажды Голодок удивился – его помощник подошёл к нему с блестящими от возбуждения глазами и заискивающе попросил:
– Николай, можно, я возьму тот дубовый брус в кладовке? А ты высчитаешь у меня с зарплаты, хорошо?
Конечно же, Николай согласился. А Ванька вдруг ожил. На работу бежал ни свет -ни заря, а вечером – дотемна работал. Задумал Микроба сделать крест на могилу своей Галюни.
Захлёбываясь от волнения, брюзжа слюной, он делился с Голодком планами:
– Понимаешь, Николай, Галя не успела получить мой подарок. Ну, тот, где две фигуры… ты знаешь. Значит, я должен их как-то перенести на крест. Кроме козы, конечно. Как ты думаешь, это не грех?
Голодок понятия не имел, грех ли это, тем не менее, авторитетно отвечал, что не грех.
Закончил работу Микроба к концу лета. У края могилы он залил маленький фундамент, а затем установил на него крест.
По посёлку разошёлся слух: на могиле Гальки Коромыслихи Ванька поставил какой-то удивительный крест, не похожий на другие. Все ходили на кладбище посмотреть – что за диво сотворил Микроба. Приходили, долго глядели. Кое-кто говорил: негоже на святой крест лепить всякую любовную чепуху – разных там голубков, птичек. Постояв , люди замолкали и покидали кладбище в раздумьях.
А потом он опять запил. Сначала надо было отметить окончание работы, как говорится – “обмыть”. Обмывали два дня вместе с Голодком. Дальше Ванька пил один, потому как Наталка, жена Голодка, пригрозила мужу – разведётся с ним, если тот не остановится.
* * *
Умер Ванька Микроба для всех неожиданно. Всего на каких-то полтора года пережил свою Галюню. На ногах был до последнего дня.
Ещё с вечера они с Голодком, как всегда, выпивали. Правда, Иван слишком рано, как показалось Кольке, предложил расходиться. Выпито было всего полбутылки. Не помог даже безотказный тост “в память о Гале”. Микроба решительно спрятал оставшиеся полбутылки в тумбочку, резонно заметив, что им с Колькой будет в аккурат на завтра для опохмелки. А Галюню он и без выпивки помнит – она у него в душе. Голодку ничего не оставалось, как, ругнувшись вполголоса, уйти.
На второй день с утра Наталка, жена Кольки, заставила мужа починить, в конце концов, насест для кур, пригрозив: иначе выгонит Голодка и на порог больше не пустит. Привыкший к подобным угрозам и не реагировавший на них, Колька в этот раз ретиво взялся за дело и уже ближе к обеду в сарае стоял новый куриный насест, сверкая аккуратными строганными рейками.
Пока Наталка, расчувствовавшись, побежала в дом приготовить что-нибудь вкусненькое к обеду непутёвому мужу, Голодок, вспомнив о недопитой водке у Микробы, решил перед обедом пропустить рюмочку, уверенный, что жена не узнает. В предвкушении приятных минут, он живо припустил к Ивановой хате. Зайдя во двор, Голодок удивился: сарай Микробы закрыт и оттуда доносится осипший петушиный крик и громкое кудахтанье кур. Проходя мимо, он машинально поднял крючок на двери, открыв сарай. Петух и куры с растопыренными крыльями устремились во двор.
Входная дверь в дом Микробы была не заперта, и Голодок привычно зашёл в комнату. Видя, что хозяин ещё лежит в кровати, Колька громко поздоровался и, деловито открыв тумбочку, достал вчерашнюю бутылку, с удовольствием отметив, что водки не убавилось. Поставив на стол рюмки, Голодок поспешил налить себе и выпить, справедливо рассудив, что ему надо быстрее, иначе Наталка заметит его отсутствие. Безнадёжным взглядом окинув стол в поисках закуски, он налил водки в Иванову рюмку и, обернувшись к кровати, где лежал хозяин, сказал:
– Заспался ты сегодня, Ванька! Я уже кур твоих выпустил. Вставай, да выпей для бодрости!
Микроба молчал и не шевелился. Колька с Ивановой рюмкой в руке подошёл к кровати и взглянул в лицо хозяина. Оно напоминало скульптуру. Заострённые нос и подбородок резко выдавались вперёд. Колька в панике вылупил глаза и испуганно опрокинул Иванову рюмку себе в рот. Потом, ничего не сознавая, попытался трясти Микробу за плечо. Потрясти не удалось – плечо было единым целым с окоченевшим трупом. Рюмка из руки Голодка выпала, а сам он стрелой вылетел во двор…
Всё это Колька Голодок уже в который раз рассказывал соседям, не забывая в особо волнительных моментах (а их было много!) опорожнять рюмку. Ближе к вечеру тоже самое рассказывала его Наталка, потому как Голодок не выдержал – слёг. Из окна раздавался его мощный храп.
Хоронить Ваньку Микробу оказалось некому. Родственников не было. Вся надежда была на Петра Коломийца, как-никак, а Микроба его растил. Дозвонились в посёлок, где жил Пётр Алексеевич с семьёй. Дома его не оказалось, был в отъезде, на курсах повышения квалификации. Сама Маня приехать не может, не с кем оставить деток, но позже они обязательно приедут.
Расходы на похороны взял на себя сельсовет. Да и соседи все враз сдружились. Баба Полька принесла из узла, приготовленного, как она выражалась: “на смерть”, пару полотенец и кусок полотна для обивки гроба. После её почина в дом покойника, не переставая, несли вещи, необходимые для похорон.
Сам председатель сельсовета не мог присутствовать на них – перевозил сына с семьёй и имуществом в новый дом. И лошадей он использовал тех, что обычно везли гроб. Поэтому послал пару гнедых с добротной повозкой: он на них ездил к начальству. Не забыл председатель и об официальной скорбной речи: её надо произнести у могилы. Исписанный от руки листок, много раз почёрканный, он дал Зинке-секретарше (она же и посыльная), приказав почитать у могилы. Кладбище находилось вблизи Ванькиной хаты,и мужики решили: грузить на повозку гроб с покойником нет смысла. С лошадьми на кладбище всё равно не проедешь, будем гроб нести попеременно на плечах.
Из-за торжественности момента повозка с парой гнедых, вымощенная соломой, прикрытой байковым одеялом, медленно катилась вслед за процессией до ворот кладбища.
В центре повозки на подушку Наталка поставила увеличенную фотографию в рамке, где были в обнимку сняты Иван и Галька. Это была единственная фотография в доме покойного. Была мысль разрезать фотографию – оставить одного Ивана, но Голодок не разрешил.
Яму выкопали рядом с могилой Галины Коломиец. Небольшой кусочек земли треугольной формы, упиравшийся одной стороной в ограду кладбища, другой – в захоронение Галины – был неудобным. Все от него отказывались, как будьто специально приберегая для Ваньки Микробы.
Когда процессия с покойником остановилась у выкопанной ямы, Зинка-секретарша, волнуясь и запинаясь, громко начала читать с листка. В очередной раз сбившись, она решительно сунула листок в карман и совсем другим голосом тихо сказала:
– Мы сегодня хороним дядю Ивана. Он никогда никому не делал зла. А ещё он носил Петьку Коломийца на спине в школу…
В этом месте Зинка захлюпала носом и после паузы добавила:
– Я это очень хорошо помню, сама видела!
Зинка вытерла платком лицо и отошла, закончив официальную часть. Гроб стали опускать в яму. Плакать было некому. Всплакнула баба Полька – представила собственные похороны.
Когда яму заровняли землёй, вдруг сыпанул дождь, восполняя недостаток слёз по умершему… Но тут же прекратился. На свежий холмик положили яркие цветы – на дворе стоял конец августа.
Колька Голодок достал из повозки гладкую дощечку, специально им припасённую, , попросив у Зинки карандаш, начал было писать: “Микроба Ив…”. Рядом стояла почтальон Оксана, разносившая старикам пенсию. Увидев, что пишет Голодок, она негодующе проговорила:
– Что вы пишете?! Его фамилия – Черницын. Черницын Иван Антонович. А “Микроба” – это по-уличному.
Всем стало неловко. Наталка концом фартука попыталась стереть написанное, но карандаш был химическим, стереть было невозможно. Голодок перевернул дощечку другой стороной и старательно вывел: “Черницын И.А.”, а потом громко обьявил, что это временно. Он поставит крест на могилу и сделает для фотографии такую рамку, куда не затекала бы вода. Соседи посоветовали с фотографией подождать, пока не приедут Галины дети – Петя с Маней. На снимке запечатлена их мать, Галина вместе с Иваном. И неизвестно, разрешат ли они ставить фотографию на могилу Микробы. Все согласились.
Когда отмечали девять дней, приехала Маня с детьми. Пётр не приехал. Возможно, ещё не вернулся с учёбы, жена как-то невнятно об этом говорила. Конечно же, она согласилась, чтобы совместную фотографию с её свекровью и дядей Иваном поставили на могилу Ивана Черницына.
Наталка с Голодком пытались отдать Мане кур и петуха, как единственной наследнице. Если же она не может взять их в дорогу, пусть оставит у родственников. От наследства Маня наотрез отказалась, оставив его дяде Николаю в благодарность за то, что он сделает на могилу крест.
В день отъезда Мани запыхавшийся Колька Голодок подбежал к автобусу и успел через окно сунуть ей, завёрнутую в тряпочку поделку Микробы – вырезанную из дерева фигурку, напоминающую козу с покрашенными бузиновым соком глазами.
Могилы Ваньки и Галины всегда были ухожены, кто и когда ухаживал – никто не видел. Поговаривали, что кто-то получает за это деньги по почте и посматривали на почтальоншу Оксану, но та молчала. Баба Полька, уже совсем ветхая, утверждала, что за сиротскими могилами ухаживают небесные слуги.
Таллин, 2018
Балтика
Дорогие друзья! Нашему сайту нужна ваша поддержка. Желающие это сделать, могут перевести посильную сумму на счёт Правозащитного центра “Китеж”. Центр находится в списке льготников, поэтому с пожертвований возвращается подоходный налог.
MTÜ INIMÕIGUSTE KAITSE KESKUS KITEZH
EE332200221063236182
Пояснение: annetus
