Доколе? Об этом не напишут Эстонские медиа!
Похожие статьи
Егор Николаевич облокотился на парапет Адмиралтейской набережной. Гранитный монолит ещё хранил тепло июньского солнечного дня, хотя время приближалось к полуночи. Напротив, прямо через Неву, лежала Университетская набережная. Альма Матер — его бывший университет. За спиной — Медный Всадник. Слева — Благовещенский мост, справа — Дворцовый.
Егор Николаевич, коренной ленинградец, свято следуя семейной традиции, неизменно приходил к знакомому с детства парапету у Дворцового моста в эту самую короткую в году ночь.
Работал он собственным корреспондентом весьма популярной центральной газеты. Журналистом был известным, узнаваемым во многих кругах. Читатели с интересом ждали его живые, порой острые материалы из удаленных мест страны, или горячих точек планеты. Он любил свою профессию, был честен и бескомпромиссен.
Пару часов назад закончил работу на материалом о последней командировке. Осталось завтра передать редактору, а там — долгожданный отпуск. Жена и дочери уехали еще неделю назад. Звонили, что ждут, соскучились после месячной разлуки. Уже не один год они отдыхали в литовском курортном местечке Друскининкай, облюбованном питерской интеллигенцией. Егор живо представлял себе рубленый гостевой домик, арендованный у приятной супружеской пары пожилых литовских художников. Два года назад он опубликовал о них очерк в своей газете. Мечтал, как будет с разбегу прыгать в не широкую, но глубокую речку, протекающую сразу за забором, как будет встречать рассвет, сидя с удочкой на мостках, вытаскивая одного за другим серебристых бойких голавлей.
Был Егор Николаевич высокого роста. Еще не потерял спортивной осанки. Частенько чувствовал на себе взгляды, проходивших мимо женщин. При этом не очень скрывал, что эти взгляды ему по душе.
Квартира находилась на бывшем проспекте Майорова. Теперь эта улица, как и полтора века назад, называется Вознесенской. В память об уже не существующей церкви Вознесения, снесенной большевиками после революции. Здесь, в пятикомнатной квартире жили несколько поколений большой семьи Егора Николаевича. Здесь дедушка с бабушкой пережили блокаду. Сюда привел красавицу маму отец. Семья подлинных питерских интеллигентов. Сейчас, наверное, таких и не найти. Это была особая каста — старые питерцы. Вежливые, тонко чувствующие, образованные, честные. Подлинные патриоты России. Только такие смогли выдержать все тяготы жизни, обрушивавшиеся на них. Театралы, верные Мариинке, Пушкинскому, Горьковскому, Эрмитажу. Много читающие и знающие русскую и зарубежную классику. Когда удавалось собраться всем вместе, дед Александр Иванович начинал семейные чтения. Бабушка Анна Петровна и старшая сестрёнка Егора, Оля запевали, а мама подыгрывала на старом, дореволюционном пианино. Как давно это было!
Вернувшись домой, Егор Николаевич еще раз просмотрел материал командировки — три очерка и отчет, собрал вещи. Послезавтра он увидит своих женщин и, наконец, по-настоящему отдохнет!
Сон долго не шел. Потом он почувствовал себя словно в другой реальности, в юности…
Сегодня сдан последний школьный экзамен. Чувство безграничной радости и счастья, лёгкости и свободы. Будущее давно и четко определено. Поступление на факультет журналистики. Надо послать телеграмму родителям на Кубу. Они уже несколько лет строят там нефтеперерабатывающий завод. Отец — инженер-строитель, мама — химик-технолог. Вначале Егорушка тоже был с ними. Таковы правила в стране: за границей специалисты должны находиться с семьями. Отучился в восьмом и девятом классах. Однако решили, что учебу надо заканчивать в нормальной школе. За два года на Кубе он физически окреп, подрос, загорел, отлично плавал. Тропический загар долго не сходил. Стал заметен пушок на верхней губе. Девчонки заглядывались на статного «команданте», так его прозвали в классе.
Сейчас в доме командовала ставшая сестра — Ольга. Она продолжала учиться в интернатуре и работала врачом на скорой помощи.
В тот день она пришла домой с подругой. Поздравила Егорушку с окончанием школы. Представила подругу:
– Познакомьтесь, это Велта, она из Латвии. Это — Егорушка, наш выпускник, а в будущем — студент и журналист.
-Очень приятно, Велта, – представилась девушка.
Слова звучали мягко, тягуче. Заметно чувствовался прибалтийский акцент. Только эстонцы и латыши, даже хорошо знающие русский язык, обладают этим завораживающим произношением. Велта приехала на пару дней в командировку на кафедру, где служила Ольга. Вечер у нее оказался свободным, а на завтра планировался отъезд.
– У меня сегодня ночное дежурство, – сказала Ольга, – Егорушка, развлеки гостью, покажи вечерний Питер. Велта, во время Белых ночей он особенно красив!
Егору идея пришлась по душе. К эйфории от окончания школы прибавилась какое-то трепетное чувство возможности побыть вдвоем с красивой и необычной девушкой. Он ощутил себя взрослым и за что-то ответственным. Но за что точно, пока еще не мог понять.
Улица Майорова выходила к Исаакиевскому Собору. Ленинградцы попросту называют его Исакий. Вышли к Эрмитажу. Ощутили ладонями гладкие от прикосновений поклонников ступни Атлантов. Говорят, это приносит удачу и осуществляет мечты. На набережные Невы, казалось, вышло всё население города .Приближалось время разведения мостов. Для питерцев и гостей города — самое главное действо, уже многие годы привлекающее тысячи зрителей и участников. Особо трогательно это проходит в июне, апогее летнего солнцестояния, с давних времён спонтанно и не организованно. Просто люди, ведомые какими-то языческими инстинктами, встречают и тут же провожают самую короткую ночь и самый длинный день в году, загадывая осуществление своих самых сокровенных желаний. В Северной столице это действо называют встречей и проводами Белых Ночей.
Группы молодёжи с гитарами, пожилые пары пели, беседовали, или просто стояли молча, глядя на невскую воду, отражающую свет фонарей Ростральных колонн, подсветку Петропавловской Крепости, Адмиралтейства, Эрмитажа, здания Университета. Тихо плескалась вода под гранитным парапетом. Пахло сыростью, водорослями, и почему-то свежими огурцами. Рыболовы, стоя на ступенях у самой воды, ловили пахучую корюшку. Около полуночи началось разведение мостов, – чуда техники и зодчества всех времен. Это, пожалуй, самый кульминационный момент Белых Ночей. Все ждут именно его. В нескольких шагах от них остановилась группа молодёжи. Паренёк с гитарой пел о походном костре, о чёрных глазах, о перекатах, лавинах, тундре. Девушки подпевали. Егорушка с Велтой долго стояли у парапета пока не прошли три большие самоходные баржи. Когда за опорой Дворцового моста скрылась корма последней, медленно направились к Летнему Саду. Народу становилось все меньше. Егорушка знакомил Велту со своими,
В нескольких шагах от них остановилась группа молодёжи. Паренёк с гитарой пел о походном костре, о чёрных глазах, о перекатах, лавинах, тундре. Девушки подпевали. Егорушка с Велтой долго стояли у парапета пока не прошли три большие самоходные баржи. Когда за опорой Дворцового моста скрылась корма последней, медленно направились к Летнему Саду. Народу становилось все меньше. Егорушка знакомил Велту со своими, любимыми питерскими местами: Летним Садом, Михайловским Замком, набережной реки Мойки, Клодтовскими Конями…
Дома отдали накопленное за день тепло. Стало прохладнее. Сделав большой круг, снова вышли к Марсову Полю.
– Обними меня, Егорушка, тихо попросила Велта. Он набросил ей на плечи куртку. Обнял за плечи. Она тесно прижалась. Затаив дыхание, Егор остро чувствовал упругое женское тело. Конечно, он уже целовался с одноклассницами, но как-то мимоходом, не серьёзно. Сейчас было все по-другому. Как? Он не находил ответа. Счастье переполняло его душу. Никогда прежде такого не испытывал. Молча сидели на скамейке у Медного Всадника. Слова были не нужны. Волшебство Белой Ночи обострило все чувства. Так же молча пришли домой, молча разошлись по комнатам.
Егор лежал, подложив руки под голову и смотрел в потолок. Тихо отворилась дверь. Уличный свет из окна как бы пронзал стоящую в дверном проеме, одетую в тонкую ночную рубашку девушку, обнажая ее красивое молодое тело, распущенные волосы.
Велта молча приблизилась к потрясенному Егорушке. Он ждал и боялся этого момента. Отбросила простыню, легла рядом. – Поцелуй меня. Пожалуйста, – прошептала еле слышно. Егорушка обнял ее, ощущая упругие сильные плечи, груди, гладкую, нежную кожу. Вдохнул, задерживая дыхание, запах мягких, как шелк волос…
Он не почувствовал, когда она ушла. Утром молча пили кофе. Молча приехали на автобусную станцию. Молча стояли у автобуса на Ригу, пока пассажиры занимали места.
Она взяла его руки. Погладила и поцеловала ладони: – Спасибо, Егорушка, за всё, за Белую-Белую Ночь – тоже. Это действительно великое Волшебство! И извини. У нас ничего не может быть. Я старше, к тому же замужем, а тебя ждет учёба и интересная жизнь впереди. Но будет много теплее, если иногда вспомнишь обо мне…
Юрий Петухов, Таллин
Журнал “Балтика”
Рассказ весь сложен как стихотворение. Ничего лишнего, неточного, провисающего. И пьётся, как бокал вина. И читающий хмелеет вместе с героями.
И герои безгрешны, потому что нефальшивы, потому что не оглядываются на бдительное недовольство рассудочных и несчастных. Потому что радость высшая мудрость.
Текст дышит то ровно, то учащённо-взволнованно.
И написан животворящим стилом.
И всё же он не завершён, а оборван. На вдохе.
Но это не страшно и не губительно. Даосы говорят, что незаконченность продолжает, развивает себя во времени и пространстве. А завершённость изживается и рассыпается, входя топливом в растущие явления.
Прочёл с трепетом душевным.
С благодарностью!
Пожалуй, что так.