Доколе? Об этом не напишут Эстонские медиа!
Похожие статьи
Одно из самых кровопролитных сражений Великой Отечественной войны не могло оставить равнодушными русских поэтов. Вспомним лишь некоторые из огромного числа поэтических произведений, посвящённых великой битве советского народа с фашистскими захватчиками.
Анна Ахматова
В мае
Сталинградской страды
Золотые плода:
Мир, довольство, высокая честь,
И за каждым окном
Шелестит ветерком
Нам о радости будущей весть.
Борис Пастернак
Ожившая фреска
Как прежде, падали снаряды.
Высокое, как в дальнем плаваньи,
Ночное небо Сталинграда
Качалось в штукатурном саване.
Земля гудела, как молебен
Об отвращеньи бомбы воющей,
Кадильницею дым и щебень
Выбрасывая из побоища.
Когда урывками, меж схваток,
Он под огнем своих проведывал,
Необъяснимый отпечаток
Привычности его преследовал.
Где мог он видеть этот ежик
Домов с бездонными проломами?
Свидетельства былых бомбежек
Казались сказачно знакомыми.
Что означала в черной раме
Четырехпалая отметина?
Кого напоминало пламя
И выломанные паркетины?
И вдруг он вспомнил детство, детство,
И монастырский сад, и грешников,
И с общиною по соседству
Свист соловьев и пересмешников.
Он мать сжимал рукой сыновней.
И от копья архистратига ли
По темной росписи часовни
В такие ямы черти прыгали.
И мальчик облекался в латы,
За мать в воображеньи ратуя,
И налетал на супостата
С такой же свастикой хвостатою.
А рядом в конном поединке
Сиял над змеем лик Георгия.
И на пруду цвели кувшинки,
И птиц безумствовали оргии.
И родина, как голос пущи,
Как зов в лесу и грохот отзыва,
Манила музыкой зовущей
И пахла почкою березовой.
О, как он вспомнил те полянки
Теперь, когда своей погонею
Он топчет вражеские танки
С их грозной чешуей драконьею!
Он перешел земли границы,
И будущность, как ширь небесная,
Уже бушует, а не снится,
Приблизившаяся, чудесная.
Арсений Тарковский
Суббота, 21 июня
Пусть роют щели хоть под воскресенье.
В моих руках надежда на спасенье.
Как я хотел вернуться в до-войны,
Предупредить, кого убить должны.
Мне вон тому сказать необходимо:
«Иди сюда, и смерть промчится мимо».
Я знаю час, когда начнут войну,
Кто выживет, и кто умрет в плену,
И кто из нас окажется героем,
И кто расстрелян будет перед строем,
И сам я видел вражеских солдат,
Уже заполонивших Сталинград,
И видел я, как русская пехота
Штурмует Бранденбургские ворота.
Что до врага, то все известно мне,
Как ни одной разведке на войне.
Я говорю – не слушают, не слышат,
Несут цветы, субботним ветром дышат,
Уходят, пропусков не выдают,
В домашний возвращаются уют.
И я уже не помню сам, откуда
Пришел сюда и что случилось чудо.
Я все забыл. В окне еще светло,
И накрест не заклеено стекло.
Ольга Берггольц
Сталинграду
Мы засыпали с думой о тебе.
Мы на заре включали репродуктор,
чтобы услышать о твоей судьбе.
Тобою начиналось наше утро.
В заботах дня десятки раз подряд,
сжимая зубы, затаив дыханье,
твердили мы:
– Мужайся, Сталинград! –
Сквозь наше сердце шло твое страданье.
Сквозь нашу кровь струился горячо
поток твоих немыслимых пожаров.
Нам так хотелось стать к плечу плечом
и на себя принять хоть часть ударов!
…А мне все время вспоминалась ночь
в одном колхозе дальнем, небогатом,
ночь перед первой вспашкою, в тридцатом,
второю большевистскою весной.
Степенно, важно, радостно и строго
готовились колхозники к утру,
с мечтой о новой жизни,
новом строе,
с глубокой верой
в новый, общий труд.
Их новизна безмерная, тревожа,
еще страшила…
Но твердил народ:
– Нам Сталинградский тракторный поможет…
– Нам Сталинград коней своих пришлет.
Нет, не на стены зданий и заводов,
проклятый враг, заносишь руку ты:
ты покусился на любовь народа,
ты замахнулся на оплот мечты!
И встала, встала пахарей громада,
как воины они сюда пришли,
чтобы с рабочим классом Сталинграда
спасти любимца трудовой земли.
О том, что было страшным этим летом, –
еще расскажут: песня ждет певца.
У нас в осаде, за чертой кольца,
все озарялось сталинградским светом.
И, глядя на развалины твои
(о, эти снимки в «Правде» и в «Известьях»!),
мы забывали тяготы свои,
мы об одном молили: – Мести, мести!
И пробил час. Удар обрушен первый,
от Сталинграда пятится злодей.
И ахнул мир, узнав, что значит верность,
что значит ярость верящих людей.
А мы не удивились, нет! Мы знали,
что будет так: полмесяца назад
не зря солдатской клятвой обменялись
два брата: Сталинград и Ленинград.
Прекрасна и сурова наша радость.
О Сталинград,
в час гнева твоего
прими земной поклон от Ленинграда,
от воинства и гражданства его!
Ленинград – Сталинград – Волго-Дон
Ленинград – Сталинград – Волго-Дон.
Незабвенные дни февраля…
Вот последний души перегон,
вновь открытая мной земля.
Нет, не так! Не земля, а судьба.
Не моя, а всего поколенья:
нарастающая борьба,
восходящее вдохновенье.
Все, что думалось, чем жилось,
все, что надо еще найти, –
точно в огненный жгут, сплелось
в этом новом моем пути.
Снег блокадный и снег степной,
сталинградский бессмертный снег;
весь в движении облик земной
и творец его – человек…
Пусть, грубы и жестки, слова
точно сваи причалов стоят, –
лишь бы только на них, жива,
опиралась правда твоя…
Евгений Долматовский
Он с воздуха разнесен,
Обстрелом с земли изувечен,
Разгромлен… И все-таки он
Незыблем, прекрасен и вечен.
Мы любим наш город таким –
Суровым, бесстрашным и твердым,
Разбитым, сгоревшим, ночным
И все-таки светлым-и гордым.
Словам не изменим своим,
Пусть бой беспощаден и страшен.
Наш город! Ты будешь таким –
Просторным, прозрачным, живым,
Прекрасным, как в памяти нашей.
Роберт Рождественский
Мамаев курган
Сотни лет
расходиться широким кругам
по огромной воде
молчаливой реки…
Выше всех Эверестов –
Мамаев курган!
Зря об этом в учебниках нет
ни строки.
Зря не сказано в них,
что теплеет Земля
и светлеет Земля,
оттого что на ней,
о курганах Мамаевых
помнить веля,
загораются
тысячи Вечных огней…
Мне сюда возвращаться.
К добру и к беде.
Мне сюда приходить.
Приползать.
Прилетать.
И, схватившись за сердце на той высоте,
задыхаясь,
разреженный воздух глотать.
Мне сюда возвращаться.
Из мелких потерь.
Из ухоженных стран.
И горячечных снов.
Натыкаться на долгие стоны людей
и кольчуги
позванивающих орденов…
Зря не сказано в книгах,
Мамаев курган,
что металла
в твоем оглушенном нутре
больше,
чем в знаменитой Магнитной горе!
Что хватило его и друзьям.
И врагам.
Вместо капель росы,
как слепое жнивье,
проступает железо,
кроваво сочась…
И поэтому
самая главная часть
в притяженье Земли –
притяженье твое!..
Ты цветами пророс.
Ты слезами пророс.
Ты стоишь,
поминальные муки терпя.
Синеватые молнии
медленных гроз,
будто в колокол памяти,
бьются в тебя!
И тогда поднимаются птицы с земли
и колышется нервно
степная трава.
Оживают
затертые напрочь
слова.
И по плитам
устало
стучат костыли.
Константин Симонов
В Заволжье
Не плачь! – Все тот же поздний зной
Висит над желтыми степями.
Все так же беженцы толпой
Бредут; и дети за плечами…
Не плачь! Покуда мимо нас
Они идут из Сталинграда,
Идут, не подымая глаз, –
От этих глаз не жди пощады.
Иди, сочувствием своим
У них не вымогая взгляда.
Иди туда, навстречу им –
Вот все, что от тебя им надо.
У огня
Кружится испанская пластинка.
Изогнувшись в тонкую дугу,
Женщина под черною косынкой
Пляшет на вертящемся кругу.
Одержима яростною верой
В то, что он когда-нибудь придет,
Вечные слова «Yo te quiero» *
Пляшущая женщина поет.
В дымной, промерзающей землянке,
Под накатом бревен и земли,
Человек в тулупе и ушанке
Говорит, чтоб снова завели.
У огня, где жарятся консервы,
Греет свои раны он сейчас,
Под Мадридом продырявлен в первый
И под Сталинградом – в пятый раз.
Он глаза устало закрывает,
Он да песня – больше никого…
Он тоскует? Может быть. Кто знает?
Кто спросить посмеет у него?
Проволоку молча прогрызая,
По снегу ползут его полки.
Южная пластинка, замерзая,
Делает последние круги.
Светит догорающая лампа,
Выстрелы да снега синева…
На одной из улочек Дель-Кампо
Если ты сейчас еще жива,
Если бы неведомою силой
Вдруг тебя в землянку залучить,
Где он, тот голубоглазый, милый,
Тот, кого любила ты, спросить?
Ты, подняв опущенные веки,
Не узнала б прежнего, того,
В грузном поседевшем человеке,
В новом, грозном имени его.
Что ж, пора. Поправив автоматы,
Встанут все. Но, подойдя к дверям,
Вдруг он вспомнит и мигнет солдату:
«Ну-ка, заведи вдогонку нам».
Тонкий луч за ним блеснет из двери,
И метель их сразу обовьет.
Но, как прежде, радуясь и веря,
Женщина вослед им запоет.
Потеряв в снегах его из виду,
Пусть она поет еще и ждет:
Генерал упрям, он до Мадрида
Все равно когда-нибудь дойдет.
__________________
* «Я тебя люблю» (исп.)
Юлия Друнина
Ко мне в окоп сквозь минные разрывы
Незваной гостьей забрела любовь.
Не знала я, что можно стать счастливой
У дымных сталинградских берегов.
Мои неповторимые рассветы!
Крутой разгон мальчишеских дорог! …
Опять горит обветренное лето,
Опять осколки падают у ног.
По-сталинградски падают осколки,
А я одна, наедине с судьбой.
Порою Вислу называю Волгой,
Но никого не спутаю с тобой!
Юрий Визбор
Медаль Сталинграда
Медаль Сталинграда, простая медаль.
Бывают и выше, чем эта награда.
Но чем-то особым блестит эта сталь,
Кружочек войны – медаль Сталинграда.
Еще предстоит по грязище и льду
Пройти пол-Европы сквозь пули, снаряды.
Но светит уже в сорок третьем году
Победы звезда – медаль Сталинграда.
С небес то дожди, то веселый снежок,
И жизнь протекает, представьте, как надо.
Я молча беру этот белый кружок
И молча целую медаль Сталинграда.
На пышную зелень травы капли крови упали.
Два цвета сошлись, стала степь мировым перекрестком.
Недаром два цвета великих у этой медали –
Зеленое поле с красною тонкой полоской.
Маргарита Агашина
Стихи о моем солдате
Когда, чеканный шаг равняя,
идут солдаты на парад –
я замираю, вспоминая,
что был на свете мой солдат.
…Война. И враг под Сталинградом.
И нету писем от отца.
А я – стою себе с солдатом
у заснеженного крыльца.
Ни о любви, ни о разлуке
не говорю я ничего.
И только молча грею руки
в трехпалых варежках его.
Потом – прощаюсь целый вечер
и возвращаюсь к дому вновь.
И первый снег летит навстречу,
совсем как первая любовь.
Какой он был? Он был веселый.
В последний год перед войной
он только-только кончил школу
и только встретился со мной.
Он был веселый, темно-русый,
над чубом – красная звезда.
Он в бой пошел под Старой Руссой
и не вернется никогда.
Но все равно – по переулкам
и возле дома моего
идут солдаты шагом гулким,
и все – похожи на него.
Идут, поют, равняя плечи.
Ушанки сдвинуты на бровь.
И первый снег летит навстречу –
и чья-то первая любовь.
Солдату Сталинграда
Четверть века назад отгремели бои.
Отболели, отмаялись раны твои.
Но, далекому мужеству верность храня,
Ты стоишь и молчишь у святого огня.
Ты же выжил, солдат! Хоть сто раз умирал.
Хоть друзей хоронил и хоть насмерть стоял.
Почему же ты замер – на сердце ладонь
И в глазах, как в ручьях, отразился огонь?
Говорят, что не плачет солдат: он – солдат.
И что старые раны к ненастью болят.
Но вчера было солнце! И солнце с утра…
Что ж ты плачешь, солдат, у святого костра?
Оттого, что на солнце сверкает река.
Оттого, что над Волгой летят облака.
Просто больно смотреть – золотятся поля!
Просто горько белеют чубы ковыля.
Посмотри же, солдат, – это юность твоя –
У солдатской могилы стоят сыновья!
Так о чем же ты думаешь, старый солдат?
Или сердце горит? Или раны болят?
