Доколе? Об этом не напишут Эстонские медиа!
Похожие статьи
Падаю на диван и проваливаюсь. Не в сон, нет, в бездну. Мне кажется, что я лечу и лечу куда-то вниз, и падению моему нет ни конца, ни края. Кругом не темнота, а пыльный полумрак, руки цепляются за что-то время от времени, но это «что-то» тут же отрывается и я лечу дальше. Вдруг слышу громкий скрип и меня выбрасывает из бездны вверх, я открываю глаза и вижу, что дверь в комнату открыта, а надо мной опять стоит черная фигура деда, но на этот раз он молчит. За окном безмолвная степная ночь, тишина, ни ветерка, душно, луна стоит высоко-высоко, свет её пробивается через лёгкие занавески и не серебрит, как это обычно бывает, а обволакивает всё серой тусклой дымкой.
Дед поднимает руку и всё также молча начинает мне грозить кривым артритным пальцем, а потом легко щёлкает меня им по лбу. Что-то горячее начинает течь по лицу. И опять я лежу бревном, не в силах отмахнуться, про перекреститься даже мысли не возникло, сознание могло только воспринимать увиденное, ничего не анализируя и не пытаясь сопротивляться ничему.
-Уля, Уля проснись! Уль, да просыпайся ты уже! – испуганная Маринка стоит возле меня в ночной рубашке и тормошит, что есть мочи, – Ты в крови вся, вставай, умойся, давай я тебе давление померяю…
Провожу по лицу рукой. Кровь. И на подушке кровь. Пытаюсь встать – не получается, совершенно не слушается правая нога, при попытке наступить не неё тазобедренный сустав пронзает кинжальная боль.
– Ну всё, завтра утром мы тебя в Барнаул свезем, – говорит Марина, снимая с моей руки манжету тонометра, – Давление у тебя в норме, анализы тоже, а творится с тобой чёрт знает что.
– Да, какая – то ерунда происходит, надо ехать. Помру тут у вас, не дай Бог. Только, Марин, огород зарастёт, бабушка же не переживёт, давайте вы мне завтра поможете его добить и я с чистой совестью поеду домой?
– Дурью не майся, какой огород? Ты на себя посмотри. Прополем мы всё, толпой соберемся и за пару часов всё сделаем. А мы с Саней будем потом приезжать и поливать, пока бабушка не вернётся.
Утром меня разбудил телефонный звонок от бабули, которая ни есть не спать не могла, не узнав про судьбу бахчи и картошки с помидорами.
– Ты где скрываешься?! Звоню на домашний, дед говорит, что приехала, хвостом вильнула и пропала! Гуля, ты огород в порядок привела? Я ж волнуюсь. Ты у Марины, что ли?
– Да, баб, я у Марины.
– Доня, хорош там гульванить по озёрам, давай за дела берись.
– Баб, какие гулевания, я подняться третий день не могу, у меня сил нет. На второй день как скрутило, так и не отпускает. Я сегодня в Барнаул поеду, надо будет к врачу сходить, у меня температура высоченная, кровь носом и с ногой что-то, я на неё наступить не могу. У ваших врачей была -анализы сделали, говорят, что таких прекрасных анализов они лет десять не видели. Не знаю, что за напасть… Плохо мне, баб. А Марина с ребятами пообещали всё прополоть, ещё и поливать будет.
– Ты точно у врачей была?
– Точно.
– Тогда срочно выезжай, Бог с ним, с огородом этим, давай, донечка, ждём!
Только я прикорнула, снова звонок.
– Гуль, я вот что хочу спросить – ты с дедом не ругалась, часом?
– А это-то здесь при чём?
– Ты мне ответь, ругалась или нет.
– Да не ругалась я с ним… Сказала только, что не буду его, как ты, по часам кормить. Он же первым делом ко мне со своими завтриками-обедами пристал, я и отбрила. Ты же знаешь, у нас с ним «взаимная любовь» с детства. Бааб, ты думаешь, что это он?!! Бабуль, не молчи. Ты меня слышишь?
– Да. Думаю. Да, Гуля, я думаю, что это он тебя сурочил, старый змей.
– Господи, да сказки всё это, бабуль, видимо вирус какой-то, надо просто хорошее обследование пройти.
– Гуля!!! Ты ела уже или нет? – бабуля умеет поставить в тупик грозным вопросом.
– Время пять утра, нет конечно.
– Слушай меня внимательно, доня. Сейчас вы садитесь в машину, иди буди Сашу с Мариной, и едете в Поспелиху на службу. Ты дорогой правило причастное почитай и иди на исповедь и причастись. Срочно. А тогда уже садись на автобус и поезжай до Барнаула. Да, попроси крещенской воды, обязательно крещенской и пей её всю дорогу.
– Бабуль,я приеду в город и схожу в храм , у меня сил нет ни что, хоть бы до дома добраться живой.
– Ты. Едешь. В храм. Сегодня.
Я и не думала послушать бабушку, уж больно меня лихотило, но мои планы по добровольной эвакуации из Новичихи были напрочь разбиты, оказавшимся на удивление суеверным Маринкиным мужем.
– Едем в церковь. Баб Клава просто так тебя бы туда не отправила. Слышал я про вашего деда разговоры, просто значения не придавал.
– Саш, ну ты-то мужик, а в сказки веришь. Не колдовал – не колдовал на меня никогда, а тут раз – и на тебе злых волшебств, распишись. Логика-то где?
– Логика в том, что ты никогда с ним один на один не оставалась. Всё в время при бабушке, а она у тебя молится всё время, на неё это не действует, да и побаивается он её, это видно. Ты знаешь, что со мной было, когда меня ещё до Маринки одна девка привораживала? Чуть концы не отдал, меня мать еле спасла. Короче, собирайся, едем. А оттуда, глядишь, и не нужно будет ни в какой Барнаул ехать.
И решительно пошагал к машине. Я резво похромала за ним. Марина в раздумьях (идти на работу или всё-таки отпроситься) стояла на крыльце.
-А, ну её эту работу… Позвоню начальнику, отпрошусь. По семейным обстоятельствам, скажу – Марина запрыгнула на переднее сиденье – Поехали. Я с вами.
До Поспелихи мы добрались быстро, но, увы, литургии в тот день не было и храм нас встретил пустотой, тишиной и дремлющей старушкой в свечной лавке. На вопрос, как нам сыскать батюшку, старушка ответила, что не ведает. Не солоно хлебавши мы вышли из храма.
– Саш, отвези меня на ж-д станцию, – попросила я, – поеду, в Барнауле храмов побольше и там всегда есть дежурный священник, с которым можно поговорить.
Саня , сделав вид, что меня не слышит , задрав голову со всем вниманием разглядывал купольный крест. Пока мы в унылых раздумьях стояли в храмовой ограде, из храма вышел юноша в подряснике. По отсутствию хоть какой-то растительности на его лице было понятно, что это либо семинарист на побывке, либо просто служка, которому благословили носить подрясник.
Саша, в отличие от меня в таких тонкостях не разбирался и принял юношу за священника. Кинулся к нему как к родному и как на духу выложил нашу непростую историю. Молодой человек отчего-то весь задергался и обложил нас такой проповедью о суевериях и мракобесии, что мы чуть на колени перед ним не встали .
– Что вы все такие дураки-то деревенские?! Люди в космос летают, генетикой занимаются, сотни болезней победили, а вы всё по бабкам бегаете, сглазы лечите, как ненормальные! К врачу! В больницу вам надо!
– Да были мы у врачей, всё в порядке с ней по медицинской части. И нам не заговор надо, а причаститься и воды святой взять.
– Причащаются для того, чтобы соединяться со Христом, а не колдунов отпугивать. А лечиться у врачей и дурью не маяться! И воды не дам, будете там непонятно что с ней вытворять. Осквернять.
Тут меня такое зло взяло на этого умника, что я аж болеть на какой-то момент перестала.
-Юноша прекрасный, а тебя в какой семинарии так миссионерствовать перед аборигенами научили? Адрес подскажи, я туда благодарственное письмо напишу, как ты тут селян словом правды обжигаешь неистово. Саша, не распинайся перед ним, пойдем-ка отсюда, пока наш богословский диспут не перерос во что-нибудь неприличное.
– А вы, женщина, и вправду верите в то, что вас заколдовали? – с сарказмом спрашивает меня мальчик в подряснике.
– Я в Бога верю. И в его помощь страждущим. А так же в то, что перед тем , как сотворить землю и человека, Господь сотворил мир ангельский со всеми последующими событиями про низвергнутого Денницу и прочее, если по верхам. И еще верю в то, что тебе, дурак ты молодой да горячий, через какое-то время будет очень стыдно за эту беседу.
Мы, как ошпаренные, не попрощавшись с нашим проповедником выскочили со двора и буквально впрыгнули в машину.
– Куда? – поворачивается ко мне обескураженный Сашка.
– В Рубцовку. Там службы точно каждый день.
– Так нас, поди, и оттуда, как собак погонят – сомневается Марина
– Не погонят. Там священство пожилое, закалённое. А это и не священник был. Мальчишка ещё, пороху поповского не нюхавший, что его слушать. – мне же только запрети что, я же сразу становлюсь ужасно деятельной и способной к воскрешению из любого предсмертного состояния.
А до города Рубцовска из села Поспелиха, без малого сто километров. Но что там эти сто верст для горячо жаждущих сердец? Поехали, конечно.
Боевой дух меня начал покидать и потихоньку я возвращалась в то непонятно-болезненное состояние, которое у меня было до теологической битвы с юношей-неофитом. Нога никак не находила себе правильного безболезненного положения, как ни сядь, как ни вывернись – всё либо больно, либо ещё больнее. Голова в концентрированном тумане, изредка этот туман редеет и до меня доносятся обрывки диалогов Марины с Сашей то о ремонте мотоцикла, то о пропавшей бесследно на прошлой неделе тёлочке, которую они выкармливали целый год и которую то ли украли, то ли сама потерялась . Жарко. Душно.
Приехали мы к рубцовскому храму очень «вовремя». Литургия уже закончилась, но храм не был пуст, там служили молебен с акафистом и на моё счастье – с водосвятием. Тихо, спокойно, прихожан совсем мало, батюшка поёт и читает всё сам, без певчих. Хотела было пристроиться и попеть с ним акафист, но поняла, что не получится. Я не могла находиться в храме. Мне было неприятно всё – запах курящегося ладана, звякающие звуки кадила, сам голос священника, произносящего слова молитвы, а особенно неприятны мне были молящиеся люди, просто с души воротило, глядя на их склоненные головы. Вместе с этой непонятной для меня неприязнью вдруг одолела меня страшная тоска не понятно по кому и чему. Единственным моим желанием было поскорее выйти из храма и больше туда не заходить.
– Ульяна, ты куда? – бросился мне вслед Саша – давай дождемся батюшку!
– Саш, веришь нет, не могу в храме стоять.
– Слушай, ну точно тебя дед сурочил, я тоже после того приворота в храме не мог стоять, меня как палками оттуда кто гнал.
Тут я поняла, что дело и правда – швах. Никогда ничто меня из храма не гнало, никогда мне не было в храме плохо и тоскливо и никогда звуки службы меня не угнетали и не раздражали. «Ну всё, – думаю, – бесноватая стала. Глядишь ,еще загавкаю и начну в падучей у креста биться. Дожила. Сподобил Господь. Ну дед, ну собака переодетая, подсуропил мне заразу, гад такой!». И как в поспелихинском храме, повторно навалился на меня боевой дух.
– Саш, зайди в храм, купи мне молитвослов, я тут на лавочке молитвы почитаю к причастию, а ты карауль батюшку, как он закончит молебен служить – держи его крепко, а Марина пусть меня кликнет. Я зайду и поговорю с ним. Только вы ему без меня ничего не сообщайте. Просто скажите, что, мол, женщине плохо, хочет поговорить.
Саня быстро сбегал за простеньким молитвословом и вернулся в церковь, а я осталась во дворе с надеждой успеть прочесть хотя бы часть правила ко причастию. Но зря я понадеялась на то, что на улице мне будет легче, чем в храме. Ничего подобного. Через слова молитвы я прорывалась, как через заросли шиповника . Мне физически было тяжело их читать. Глаза выворачивало наизнанку, руки сами захлопывали книжицу и со стороны это, полагаю, было очень неприятным и странным зрелищем, но на моё счастье во дворе никого кроме меня не было и некому было вызвать санитаров дикой женщине, которая при чтении молитвослова дико закатывает глаза, зевает и бесконечно то открывает, то закрывает книгу, да еще и плюётся в траву бесконечно ( а меня очень сильно затошнило в придачу, толи от голода, толи от невозможности произносить слова молитвы). И при этом злость во мне кипит страшная. На деда, на себя, на бессилие свое и невозможность самой справиться с эти состоянием. Хуже я не чувствовала себя по сей день. Очень странное и страшное состояние. Ощущение, что душа скручивается в тугую спираль, сжимается и вот-вот выскочит из тела, причём это очень осязаемое физиологическое ощущение. Похоже на приступ сильной аритмии, только в разы страшнее.
Кое-как, с Божьей помощью, дочитываю правило до середины и вижу, что из храма выходит Марина с батюшкой и показывает ему на меня. «Господи ! Миленький! помоги мне! Помоги мне сейчас ничего не вытворить ! Помоги мне внятно всё батюшке объяснить, чтоб не понял, не прогнал! Ну пожалуйста! Господи, хоть бы не залаять и петухом не закричать (а я однажды, в ранней юности попала на самую настоящую, не из нынешних «коммерческих» , отчитку и видела, что там вытворяли бесноватые, это ужас-ужасный, ни в одном кино-триллере вы такого не увидите).
Батюшка подходит ко мне, я встаю ему навстречу, беру благословение (Господи, спасибо! Получилось!) . И начинаю рыдать, конечно же. Прорывает.
– Ну рассказывай, что у тебя стряслось, да не плачь ты, рассказывай – батюшка достает из кармана рясы огромный клетчатый платок, сам утирает мне слезы, которые просто рекой хлынули из моих глаз, гладит мои руки – рассказывай всё по порядку.
Я рассказала ему всё, начиная со своей детской войны с нелюбимым и чужим мне дедом, про подростковую драку с ним, когда он вытворил по отношению ко мне совершеннейшее непотребство (вернее – попытался, но не получилось, благо я за себя постоять умела всегда), про всё. И про его ночной визит со странными заклинаниями и о том, что в храме не могу стоять, и что, наверно, я теперь бесноватая, а это ужасно, я ведь регент, мне в храме никак нельзя такие страшные чувства испытывать.
Батюшка, уже очень пожилой на тот момент, ему хорошо за восемьдесят тогда уж было, не перебивая, выслушал меня, уже успокоившуюся к концу повествования . Ничему не удивился и не начал меня запугивать космическими кораблями, бороздящими небесную твердь при помощи науки и не вызвал мне санитаров. Он повёл меня на исповедь.
– Не бойся. Если будет мутить – просто помолчи, помолись, потом продолжай. Всё хорошо будет, Господь милостив. Молодец, что приехала. Пойдем в храм. Победим мы твоего деда, а с ним и всю силу вражию. Отлетят, как миленькие, кубарем покатятся туда, где им и место. А вы, – обратился батюшка к моим верным родственникам, – идите-ка в трапезную, подождите там и подкрепитесь заодно, скажите : отец Михаил благословил потрапезничать и его дождаться.
Исповедовалась я больше часа. И не только потому, что грехов целый воз накопила (хотя и поэтому тоже), а потому, что каждое слово мне давалось с таким трудом, что не приведи Бог. Убежать хотелось каждую минуту, но я так вцепилась в аналой, на котором лежали крест и Евангелие, что отодрать от него меня не смог бы и хороший батальон солдат. Меня и тошнило и трясло и пот ручьём , нога, думала, и вовсе отвалится, так болела невыносимо. Когда я закончила перечислять свои грехи и священник начал читать разрешительную молитву, думала, что пришёл мой час смертный и сейчас вот тут, у аналоя, я и скончаюсь без святого причастия. Но ничего. Сдюжила. И дожила. Причастил меня отец Михаил запасными дарами, как тяжко болящую. Сам прочёл за меня благодарственные молитвы, вынес престольный крест, к которому я без всяких мук приложилась и повёл меня в трапезную, где нас ждали Саша с Мариной. Ждала, правда, только Марина, Саша ушёл спать в машину после обильной трапезы, а Марина вызвалась помочь повару , чтобы скоротать время. Ни одна новичихинская женщина, из тех, которых я знаю, долго без дела сидеть не может.
Я не могу сказать, что мне сразу и в миг полегчало, после причастия, физически. Но вот то, что душа «встала на место» и меня больше не крутило винтом, это правда. Меня не раздражала больше ни храмовая обстановка, ни батюшка, ничто. И я даже смогла немного поесть, хотя все эти дни не могла затолкать в себя ни крошки съестного. Батюшка порасспрашивал меня о семинарском житье-бытье, о храме, в котором я на тот момент регентовала, передал поклон моему тогдашнему настоятелю, принес трехлитровую банку крещенской воды и еще одну, поменьше объемом, со «свеженькой, с сегодняшнего молебна», вручил мешочек просфор, благословил и отправил с напутствием : «А к врачам, с ногой, обязательно сходи ещё! Это не шутки. И с дедом не ругайся. Молчи и про себя молись, он и отстанет от тебя».
Спасибо!Ждём продолжения.
В следующее воскресенье-заключительная часть!
Спасибо!Интересно очень.